Нартские сказания

М О Я О С Е Т И Я

БАТРАДЗ И ЗАНОСЧИВЫЙ СЫН УАИГА АФСАРОНА

Большой симд устроили нарты на поле Зилахар. Такой шел пляс, что земля тряслась под ногами у нартов. Никого из именитых нартов не было на этом симде — ни Урызмага, ни Сослана, ни Батрадза. Гордый Алаф, сын кривого уаига Афсарона, сидел на высокой горе и с завистью смотрел на пляску нартов.
—            Спущусь-ка я к нартам, — сказал он. — Посмотрю на их пляску, да и сам по-своему попляшу, покажу себя и натешусь над нартской молодежью — заставлю их раздеться и унесу всю их одежду.
Но на эти слова возразил ему отец:
—            Совсем не нужно тебе к ним ходить. Ведь если попадешь ты в руки кому-нибудь из именитых нартов, они тебя покалечат. Разве ты не знаешь, что даже не всякая птица решится пролететь над ними? В молодости я тоже был гордый, как ты, да повстречался однажды с нартскими юношами, вызвал их на драку, и вот — гляди, на всю жизнь остался с одним глазом.
Не послушался гордый Алаф отца своего, сунул он себе за пазуху двенадцать хлебов на дорогу и зашагал на поле Зилахар.
—      Ну, что ж, — сказал отец. — Посмотришь сам, что будет.
А гордый Алаф шел себе по пастбищам. Увидел он большое стадо коров, и стал он доить их одну за другой. Выдоил двенадцать коров, тут же присел и позавтракал. Подкрепившись, зашагал он дальше. По дороге вырвал с корнями большой дуб, положил его на плечо и в таком виде явился на симд к нартам. С силой ударил он дубовым деревом об землю, и от этого удара юные нарты подскочили кверху, а потом все присели на землю.
Пляска прекратилась, а довольный собою сын кривого уаига от души расхохотался, а потом сказал:
—      Пришел я, нартские собаки, поплясать с вами. Попробуем-ка наши силы.
Что было делать перепуганной молодежи! С тяжелым сердцем взялись они за руки, и симд снова начался. В середину круга вошел заносчивый Алаф. С насмешкой смотрит он на пляшущих. Кто придется ему по сердцу, того выхватывает он из круга и пляшет с ним. Пляшет гордый Алаф с нартской молодежью. Так пляшет, что кому руку поломает, кому плечо вывихнет, кому бока помнет. Стонет от него нартская молодежь. Но ничего не может с ним поделать — силен сын кривого уаига.
Вот настал вечер. Хочет разойтись нартская молодежь, а сын уаига снял с юношей и девушек одежду и пошел домой. Родная сестра Алафа вышла на гору встретить его. Издали заметила она его, когда шел он по ущелью. Побежала она скорее в дом и сказала матери и отцу:
—      Там снизу подымается брат мой и тащит мне много нарядов, отнятых у нартских девиц.
Не поверил старый уаиг этой вести и сказал дочери:
—      Сбегай, посмотри-ка еще: идет ли он быстро по косогору или тайком крадется по лощинке.
Побежала сестра Алафа и видит: широким шагом идет ее брат по косогору, и весело его лицо. Рассказала она об этом отцу, и все же не верит кривой уаиг. Но тут распахнулась дверь в жилище уаига, с высоко поднятой головой вошел Алаф и сказал отцу:
—      Ты не пускал меня, отец... А вот, видишь, и поплясал я весело, и вволю поиздевался над нартской молодежью. Всю их одежду принес домой.
И тогда ответил старый Афсарон:
—      Значит, не было среди них смуглого юноши с высоким лбом.
—      Были там и черные, и белые, и с высокими лбами, и с низкими, и с выпуклыми лбами, и с вогнутыми. Все юноши нартские были на этом симде, но ни один из них не посмел перечить мне, — ответил сын.
—      Право, лучше будет, сын мой, если ты больше не будешь задирать их. Смуглого юноши с высоким лбом не было среди них, ну и будь этим доволен.
С пренебрежением махнул Алаф рукой, кичливо задрал голову и спиной повернулся к отцу своему.
На другой день опять встал рано Алаф, снова сунул двенадцать хлебов себе за пазуху и опять зашагал в Зилахар. Как и вчера, свернул он к стаду, выдоил двенадцать коров, съел хлеб свой и запил его молоком, снова вырвал с корнями дубовое дерево. Опять явился он на поле, где плясали нарты, и снова начал издеваться над нартскими юношами.
Но как раз в это утро Батрадз, сын Хамыца, сидел высоко в горах, на леднике: разгорячился он в последней битве и теперь охлаждал свое стальное тело. И видел он сверху все, что происходило на поле Зилахар. Второй день издевается над нартской молодежью заносчивый сын кривого уаига, и никто не дает ему отпора.
«Нет другого выхода, придется пойти мне помериться с ним силой», — подумал Батрадз.
Отломил он половину ледника, взвалил ее на свою голову, чтобы охладиться, и, подобно горному орлу, спустился на поле Зилахар. Тает лед на голове его, и бурные ручьи бегут по лицу Батрадза и падают на землю.
И, увидев Батрадза, подумал заносчивый Алаф: «Вот он, тот смуглый юноша с высоким лбом, которым пугал меня мой отец». И похолодело тут сердце Алафа.
С детства хорошо был воспитан сын Хамыца.
—      Здравствуй, — сказал он сыну уаига, протянул ему руку, и Алаф тоже подал ему свою руку.
Так пусть же врага твоего постигнет то, что постигло Алафа! В кровавую кашу смяла рука Батрадза руку заносчивого Алафа. И сказал ему Батрадз:
—      Ну, как, гость, не угодно ли тебе будет сплясать со мной? Со всеми ты плясал, не откажи и мне.
Лихорадка била молодого уаига, но что было ему делать? Должен был он согласиться. Вот взялись они под руки, и начался симд. Прошли подряд несколько кругов, и наступил тут Батрадз Алафу на ногу и кверху подтолкнул его руку. В кровавую лепешку превратилась нога Алафа, и вывихнутой оказалась рука его. Все быстрее и быстрее кружится хоровод симда, и толкнул тут Батрадз в бок заносчивого Алафа и сразу сломал ему несколько ребер. Взмолился тут сын Афсарона:
—      Ой, прошу, отпусти меня живым!
Но Батрадз, посмеиваясь, продолжал тормошить его, точно в руках его был цыпленок. А потом, когда кончился симд, отпустил его. И, почувствовав, что свободен он от этих стальных рук, напряг Алаф свои последние силы и, волоча за собой раздробленную ногу и накренясь на бок, заковылял домой.
Сестра опять поджидала его на горе. Издали увидела она его и побежала скорее к родителям.
—      Вон возвращается брат мой. С трудом тащит он на себе красные шелковые наряды нартских девиц.
—      Подожди радоваться, — ответил отец. — Вот вернется он, и увидишь, в какой наряд вырядили его.
Вначале страх перед Батрадзом гнал Алафа вперед, и, как раненый заяц, ковылял он домой. Но когда увидел он, что Батрадз и не думает за ним гнаться, покинули силы заносчивого Алафа, и свалился он на землю. Долго ждали дома прихода его, а потом сказал Афсарон своей дочери:
—      Пойди-ка, взгляни, бежит ли он по косогору или тихонько крадется по лощине.
Взглянула сестра и увидела, что брат ее неподвижно лежит в лощине. И когда сказала она об этом отцу, нетрудно было понять старому уаигу, что случилось с его сыном. Послал Афсарон пару быков за Алафом, и полуживым, полумертвым приволокли его домой.
—      Ведь предупреждал я тебя, сын мой, что нет такого силача, которому хватило бы сил одолеть нартов, — сказал отец.
Прошло несколько дней, пришел Алаф в себя и спросил отца своего:
—     Скажи мне, в чем сила Батрадза?
—      А в том его сила, что закалился он в горне небожителя Курдалагона.
—      Эх, старый кривой осел! — закричал Алаф на отца. — А почему ты не догадался закалить меня у Курдалагона?
Встал он с постели и направился к Курдалагону. Вошел Алаф к нему в кузницу и сказал:
—      Закали меня, Курдалагон, так же, как закалил ты нарта Батрадза. Я богато заплачу тебе за это.
И он насыпал золота Курдалагону.
—      Батрадз весь был из стали, — ответил ему Курдалагон. — А ты сразу сгоришь. Мне жалко тебя.
—      Закали меня, нет у меня другого выхода, — продолжал требовать Алаф.
Не любил Курдалагон по-пустому тратить слова, взял он золото, положил Алафа в горн, развел огонь и начал мехами раздувать его. Но только огонь коснулся Алафа, как заорал он во все горло:
—      Ой, горе, сгораю! Тащи меня скорее отсюда! Раздумал я закаляться.
Схватил Курдалагон свои большие щипцы и сунул их в горн, чтобы выхватить из пламени заносчивого Алафа. Но тот весь уже сгорел, и остался от него только пепел. Вымел Курдалагон пепел из горна и, не говоря ни слова, выкинул его в мусор.