М О Я    О С Е Т И Я

КАРЬЕРА
(рассказ)

Он таксильно любил себя, что иногда ему хотелось не­надолго умереть, чтобы о нем пожалели во всеуслышанье и оценили, наконец, его не такой уж и скромный вклад в об­щее дело. Но со смертью приходилось пока подождать, а в жизни он не мог пожаловаться, что его до такой уж сте­пени не ценят. Он был рядовым начальником. Работа та­кая-то хоть не боялись, но уважали. Машина, хоть и не собственная, но персональная. Дачи не было — но на чу­жие приглашали. На дом не доставляли — но в магазинах узнавали и отоваривали. В общем, обыкновенный зам, со всеми вытекающими отсюда Каспийским морем в отпуск, шампанским за свою цену под Новый год и неразбавлен­ным кефиром по утрам.
Вел он себя соответственно должности. Не прятался, но и не высовывался. С водителями из ведомственного га­ража разговаривал только про погоду, и когда один посе­товал как-то, что чего, дескать, власти смотрят,— машины на гололеде бьются, а улицы посыпают лишь те, по кото­рым начальство ездит, он демонстративно отвернулся — неизвестно, что у того водителя вместо приемника вкруче­но. Если же ехал вечером домой, а на остановке рядом с его родным, внушительного вида учреждением стояли жен­щины из их отдела, он начинал копаться в портфеле, низ­ко наклонив голову. Демократия демократией, но и субор­динацию никто не отменял. В отпуск же старался уходить одновременно с завом, иначе на еженедельных летучках вместо него докладывал бы этот молодой выскочка, кото­рый в отделе недавно, но уже идеи прут из него, как тес­то из квашни. А ему вовсе не улыбалось, чтоб зав опреде­лил разницу между ними в пользу выскочки.

ПЕРЕСТРОЙКУ он воспринял сразу, вслух и всей ду­шой. Составил план по перестройке работы — собствен­ной и подчиненных, потом — план по контролю за выпол­нением того плана, стал теплее здороваться с гардеробщи­цей и один из первых изъял с книжной полки в кабинете все издания, которые могли навести на мысль, что он ску­чает  по прежним порядкам.
Выступал на собраниях всегда гладко, ровно, но не за­бывал пожурить вышестоящих ровно настолько, чтоб они не обиделись, а нижестоящие не сочли его трусом. Выступ­ления ему писал тот самый молодой сотрудник, но он ему до конца не доверял, потому каждый раз опробовал текст за чашкой кофе со своим старым приятелем, журналистом на пенсии — нет ли подвоха, например, в слове «плюра­лизм» (он никак до конца не мог разграничить его с во­люнтаризмом, в том смысле, что не помнил, что сейчас пра­вильнее).
В общем, все шло нормально, если бы не два обстоя­тельства. Во-первых, зава должны были вот-вот повысить, но даже в курилке пока не витало вместе с табачным ды­мом имя возможного преемника. А во-вторых, случилась совершенно незапланированная неприятность: он влю­бился. До безобразия. Даже не мог удержаться от глупой улыбки при встречах с этой женщиной, недавно поменяв­шей квартиру в их подъезд.
Особа была именно такая, какую видел он в своих хо­лостяцких грезах: чуть ниже его, с высшим образованием, почти без родственников, разведенная официально, моложе на шесть лет, с лицом приятным, но неярким. Пока он до­бился лишь того, что она отвечала на его поклоны, да еще как-то поднес ей на третий этаж хозяйственную сумку. При этом он почему-то вспомнил, что женщинам из свое­го отдела никогда сумок не подносил — боялся, что поду­мают  о его пристрастном к ним отношении. Чистоту репутации он почитал выше всех других чистот и даже на курорте начинал флирт лишь после тщательного обследо­вания — нет ли в санатории земляков.
По субботам и воскресеньям он не имел права вызы­вать машину и никогда еще не жалел об этом так, как по­жалел в ту злополучную субботу, отнявшую у него если не год жизни, то неделю — точно.
ДЕНЬ был одновременно предвыходной и предпразд­ничный, теплый, большинство устремилось за город. Пере­полненные автобусы и трамваи не в силах были перевозить желающих. И как раз в это время, полувысунувшись из окна, он услышал, как предмет его грез говорила соседке: «Проедусь до водной, а то уже дышать невозможно от этой пыли да бензина». Он оделся за 15 секунд и слетел по лестнице в тот момент, когда вышеназванная особа уже пыталась изловить хоть какое - то подобие транспорта — от «Запорожца» до «КамАЗа».
Он ободряюще улыбнулся особе и стал подпрыгивать от возбуждения чуть ли не на середине трассы, размахи­вая обеими руками, но водители были глухи к его энергич­ным жестам. Особа смотрела насмешливо и безнадежно, и в груди у него что-то обрывалось и опять взлетало вверх.

...И ВДРУГ — он сразу поверил во все чудеса. Даже в инопланетян, верить в которых считал не только непри­личным, но аполитичным. Тормоза завизжали, и зеленые «Жигули» распахнули дверцу прямо около него. Он радо­стно оглянулся, отыскивая будущую спутницу жизни, и на­ткнулся на такой знакомый, такой несубботний, такой... в общем, взгляд зава, вместе с женой ловившего машину в двух шагах от особы.
Никогда еще в его мозгу не совершалась подобная чу­довищная работа мысли. Не далее как вчера ему под ве­личайшим секретом шепнули, что, кажется, возможно, даже наверняка, если ничто не помешает, он пойдет на желан­ное повышение. Пальцы, которыми он сжимал дверцу «Жигулей», вспотели и стали холодными. «Человек — это звучит гордо»,— вдруг вспомнилось ему из школьной про­граммы. Господи, за что такое испытание? Это похуже, чем на амбразуру — там хоть сразу. А здесь впереди — медленное умирание вечным замом, кому он еще нужен в свои 47 с гаком?
Он перевел взгляд на повеселевшее личико особы, со­вершенно неожиданно для самого себя еще шире раскрыл дверцу, левой рукой сделав успокаивающий жест в сторо­ну нетерпеливого водителя, правой отвел нескольких под­бежавших претендентов и, ослепительно улыбнувшись, пригласил особу в машину. Он даже не догадался или не посмел сесть рядом, сунул два рубля шоферу и, только за­хлопнув дверцу, поразился тому, что совершил. Нескольки­ми минутами позже он яростно жевал купленный на углу пирожок с ливером, с ужасом следил, как влезал в автобус Он (Он —в автобус!),и беззвучно рыдал над своей загуб­ленной жизнью.
...Зав пробил талон, огородил руками жену от напи­рающих пассажиров и весело сказал ей:
—  Слушай, а в нем что-то есть.
—  В ком?
—  Да в этом типе, моем заме, который крутился на оста­новке. Ты заметила, как он меня игнорировал? А даму пригласил. Ей-богу, молодец! А говорили — нет характе­ра, карьерист...
—  Да, у нас умеют   наговорить на человека, — согласи­лась жена.
—  Нет, нет, молодец! Знаешь, тут есть о чем подумать...
1989 г.