ПИСЬМО И 3 О С Е Т И И
Жизнь и факты сказали уже, что стремление к просвещению в Осетии, особливо же в Дигории, значительно стало падать. Бывало, например, юноши, по окончании сельских школ, целыми группами отправлялись держать вступительный экзамен в местные средне-учебные заведения; в этом же году число их было почти что незаметно, а из горной Дигории никто и не показался. Мне хотелось бы отметить причины, вызвавшие в Осетин столь неожиданную и столь печальную перемену. Мне кажется, перемена эта вызвана разочарованием осетинского народа в своей так называемой интеллигенции. Осетинская учащаяся молодежь по окончании средних и высших учебных заведений вступает в жизнь без всякой, так сказать, духовной и нравственной подготовки к ней. У нее нет ни твердой веры в святость призвания человека, ни высоких священных идеалов, во имя которых она могла бы идти вперед, просвещая край родной. Народ ясно увидел это и разочаровался в своей интеллигенции, а вместе с тем потерял всякую охоту отдавать своих детей в «ученье». «На что тебе образование? — говорит обыкновенно отец своему сыну.— Много уж этих образованных: да кто, скажи, из них принес пользу не только народу, а даже своим родителям? Бедный отец истрачивает свое состояние на сына, а он,когда станет человеком, оставляет его и живет себе где-нибудь припеваючи. Ты вот лучше работай дома: есть у нас, слава богу, чем работать — лошадь с арбой, волы с плугом. Чего еще нужно тебе?»
И сын, выслушав отца, покоряется ему и остается дома.
Вот причины, вызвавшие вышеотмеченную реакцию. Но где меры против нее? Нужны просвещенные общественные деятели, проникнутые святостью в призвание человека; нужны люди высокого закала, с пламенными духовными мечами...
«Сейте разумное, доброе, вечное,
Сейте,— спасибо вам скажет сердечное»
осетинский народ, и тогда только он пойдет с охотою и доверием учиться.
К ДОКЛАДУ Г. ЦАГОЛОВА
«ОБ ОСЕТИНСКОМ СТИХОСЛОЖЕНИИ»
Первое печатное слово по вопросу об осетинском стихосложении принадлежит перу поэта Георгия Цаголова. В своем тщательно обработанном докладе, прочитанном на одном из заседаний Осетинского историко-филологического общества, а затем напечатанном в «Известиях Осетинского института краеведения», Г. Цаголов упорно, но тщетно пытается доказать неприемлемость тонического стихосложения для осетинского языка. Исходную точку соображений можно при этом охарактеризовать следующим образом: краткие гласные на осетинском языке не могут быть ударными, ибо они под ударением не приобретают длительности долгих; долгие гласные, наоборот, не могут выполнять роль равносильных кратким по природе. Не русский ли язык, на котором ударение, действительно, всегда бывает на долгом и никогда на кратком, вводит в заблуждение Г. Цаголова? Судя по тому, что он пользуется методом сравнения русского языка с осетинским, такое предположение можно считать уместным. Но в таком случае Цаголов впадает в двойное заблуждение: во-первых, частному случаю, вытекающему из отличительных свойств, придается им значение общего, во вторых — ударение и долгота признаются выражением одного и того же понятия. И то, и другое противоречат законам логики. Если ударение на русском языке неразлучно с долготой гласных и не совместимо с краткостью последних, то это не значит еще, что точно так же должно обстоять дело и на других языках. Осетинский язык в этом отношении представляет из себя нечто противоположное русскому — здесь краткие гласные, не приобретая длительности долгих по природе, могут быть ударяемыми, выполняя в стопе роль долгих по отношению к своим собратьям — неударяемым кратким; долгие гласные, наоборот, не становясь равными природным кратким, могут выполнять роль кратких по отношению не только к ударяемым долгим, но и по отношению к ударяемым кратким. Вот здесь-то и находится камень преткновения, через который не сумел перешагнуть Цаголов достойным образом. Ниже все это докажем на опытах, а пока и целях более правильного разрешения затронутого вопроса, выясним взаимоотношения долготы, краткости и ударения. Долгота и краткость вообще — два различных признака, несовместимых в одном и том же предмете в одно и то же время.
Долгота и краткость существуют во времени и пространстве независимо от ударения. Оно, ударение, по отношению к ним является самобытным, не подчиняющимся их понятиям. Цаголовский подход к выяснению взаимоотношений долготы, краткости и ударения, является, таким образом, неосновательным. Опыт —мудрый судья. Посмотрим, что скажет он по поводу всего сказанного нами выше.
«Комы уад дзыназы...»
Этот стих представляет из себя хорей, ничем не отличающийся от русского хорея, ибо в роли ударяемых выступают долгие гласные, роль же неударяемых выполняют краткие.
«Мæй нывæнды тын къæдзæхтыл...»
В этом предложении мы имеем случай стечения одних кратких слогов. Попробуем на минуту согласиться с Цаголовым, утверждающим, что краткие гласные не могут быть ударяемыми. В таком случае разбираемое нами предложение, не имеющее в своем составе ни одного долгого гласного, должно читаться без ударения. Нелепость такого понимания вещей понятна сама по себе. Если мы иногда при произношении какого-нибудь осетинского слова затрудняемся поставить ударение на определенном слоге, то этого нельзя сказать по отношению к целому предложению. Всякое предложение, в котором мы укладываем ряд слов для выражения определенной мысли, приобретает тенденцию иметь ударение на определенных местах. Слово, не имеющее, по-видимому, никакого ударения вне сзязи с другими словами, становясь членом предложения, стремится к той жетенденции. Стало быть, и данное предложение, повиняясь законам речи — повышению и понижению голоса, должно иметь свои ударения. Повергнув его скандировке, мы увидим, что оно представляет из себя стих хореического строения.
Мæй ны | вæнды | тын къæ | дзæхтыл... (— )
Роль долгих пс отношению к неударяемым кратким выполняют в данном случае ударяемые краткие. Никакого насильственного подведения последних под ударение, вопреки утверждению Цаголова, при этом не наблюдается. Права хорея не нарушены; ритм чувствует себя дома — самим собой. То же самое мы можем наблюдать и при случае стечения одних долгих:
— — — —
Нал у | абон | уазал, | нал...
Ниодного краткого гласного в составе этого стиха нег. Это обстоятельство, однако, не мешает ему быть хореем, в котором роль кратких по отношению к ударяемым долгим играют их собратья — неударяемые долгие. Надо заметить, что неударяемые долгие при этом не настолько видоизменяются, чтобы считать их равносильными природным кратким. Но это явление не чуждо и русскому языку:
— — — —
Был на | казан | злой па | лач...»
Во второй стопе этого стиха неударяемое гласное «а» произносится почти так же кратко, как осетинское краткое «аз»; нельзя то же самое сказать относительно того же гласного в третьей стопе, где оно играет ту же роль—
роль неударяемого. В самом деле, нельзя читать «пæлач» вместо «палач»—такое чтение навлекло бы на нас обвинение в уродовании русских слов. Русское гласное выявляет здесь подобие с осетинским гласным в том
случае, когда последнее выступает в стопе в роли не
ударяемого.
Рассмотрим теперь случай, когда стопы составляются смешанно:
— — — —
«Дæ мад | ау ба | уарзтай | нæ бæс | тæ...»
Этот ямбический стих представляет из себя смешанный вид первых трех уже рассмотренных нами случаев— случай с ударяемым долгим и с ударяемым кратким (первая стопа), случай стечения долгих (вторая и третья стопа), случай стечения кратких (четвертая стопа). Если каждый из этих случаев, отдельно взятый, не противоречит законам тонического стиха, как это видно из предыдущих опытов, то не может оказаться антитоническим и данный случай, выявляющий их смешанно-объединенный вид. Остается еще один случай — случай, когда в стопе роль ударяемого слога по отношению к неударяемому долгому выполняется кратким гласным.
— — — —
«Дард у мæ | фæндаг, зæ | гъsy дын хæрз | бон...» (— )
Во второй стопе этого дактилического стиха среднему неударяемому долгому гласному предшествует ударяемый краткий слог. Такое положение вещей, невозможное с точки зрения Цаголова, неизбежно и вполне реально вытекает из некоторых свойств осетинского языка: при встрече в стопе гласных—ударяемого краткого и неударяемого долгого — каждый из них стремится к сохранению своей независимости; вопрос, стало быть, надо разрешить не в этом, в другом смысле: приемлем ли такой случай для стиха тонического. Тоническое стихосложение основано на слогоударении. Оттого, что в стопе роль ударяемого будет выполнять, в данном случае, краткое гласное, права тонического стиха не нарушаются— слогоударение на осетинском языке независимо от долготы и краткости гласных. Данный случай, однако, можно назвать не вполне удачным: при встрече в стопе гласных — краткого и долгого — желательно, чтобы ударение падало всегда на долгий—легкость стиха от этого будет в значительном выигрыше.
Рассмотрев случаи, с которыми приходится иметь дело осетинскому стихотворцу, попробуем заглянуть теперь в горнило народного творчества.
«Къуæтти, | къуæтти, | къуæзæ | нæг. (— )
Ухсти | фийбæл | дæ зæ | нæг». (— )
«Айс æй, | аназ | æй». (— )
Первые два стиха сложились среди молодежи Христианского селения по адресу одного косноязычного парня; третий стих взят из осетинской застольной песни. Что же мы видим? Из горнила народного творчества выброшены стихи хореического строения — первые два стиха представляют из себя случай стечения одних кратких, третий стих —случай выявления смешанного вида. И это не случайное, не исключительное явление — осетинское народное творчество вообще стремится, главным образом, в лице своих песен к проявлению тонического стиха. И Коста Хетагуров, направив свое высоко художественное творчество по руслу тонического размера, был прав; обвиняя его в этом отношении в слепом ученическом подражании Пушкину и Лермонтову, Цаголов делает досадную ошибку.
ИСТОРИКАНАМ
В последних номерах газеты «Горская жизнь» напечатаны были сначала «Сводка исторических сведений об осетинах», затем несколько «тоже исторических» заметок под общим заглавием «К истории осетин и кабардинцев». Автор «сводки», помимо ни на чем не основанных, неведомо откуда взятых «исторических» сведений, пересчитал целую галерею осетинских царей.
Странно... Осетины говорят, что у них не было ни царей, ни князей, ни ханов, ни богдыханов. То же самое говорят и ученые, изучающие таинственную, как они любят выражаться, осетинскую нацию. Откуда же многоученый «историк» — автор «сводки» — взял осетинских царей? Правда, были у осетин предводители, избираемые народом во время войны или опасности, но как только война сменялась миром, избранный вождь слагал с себя по требованию народа диктаторские обязанности. Да если бы осетинский народ управлялся царями, остался бы до сих пор хоть какой-нибудь след царизма — княжество, узденство или дворянство, но, слава богу, у нас их не было, нет и не будет. В этом отношении осетины — счастливый народ.
Не менее странное впечатление производит и чтение статей другого автора — Л. Степанова: «К истории осетин и кабардинцев». Никаких исторических сведений об осетинах не дает нам автор. Его «исторические заметки» всецело посвящены взаимоотношению кабардинских и русских правителей. Только к концу своих «исследований» он вспомнил об Осетии. «На арену политической борьбы за право своего лучшего существования, - читаем мы у него, — осетины выступали в 40-х годах 18-го столетия, возбудив ходатайство перед русским правительством об избавлении их от рабства кабардинского».
Странно... Осетины и кабардинцы говорят, что было время, когда они воевали друг с другом, но до полного подчинения какой-либо из сторон враждебные столкновения не доходили. Откуда же Степанов вытащил кабардинское рабство для Осетии?
К СТАТЬЕ К. БУТАЕВА «ПРЕДПОСЫЛКА КЛАССОВОЙ БОРЬБЫ В ОСЕТИИ»
На страницах газеты «Коммунист» от 7 июля появилась статья К. Бутаева «Предпосылки классовой борьбы в Осетии». Автор неправильно освещает затронутый им вопрос.
«В Осетии, - говорит Бутаев, - феодальные взаимоотношения были внесены кабардинским влиянием. Тагаурские алдары и в особенности баделяты - это создание кабардинских князей, некогда покорявших части Осетии - Тагаурию, Куртатию и Дигорию».
Откуда взялись эти исторические сведения, я не знаю, но мне известно, что малораспространенное мнение, будто кабардинские князья некогда покорили части Осетии, упорно отвергается как осетинами, так и кабардинцами. Профессор В. Миллер в своих «Осетинских этюдах» приводит дигорскую песню, где говорится, что поход кабардинских княжеских полчищ на Дигорию потерпел поражение и кончился бегством.
Целый ряд других народных сказаний повествует нам о периоде частых столкновений осетин Дигорского ущелья с дружинами кабардинских и балкарских князей, но ни малейшего намека о каком бы то ни было покорении в них мы не видим.
Народный эпос не мог обойти молчанием факт покорения одного народа другим.
Неправильно объясняет автор статьи также «феодальные взаимоотношения в Осетии». Выходит, в Осетии были какие-то «тагаурские алдары» и «княжеские баделяты». Алдарами осетины называли князей Кабарды, Балкарии, Грузии и др., но у самих осетин не было и нет алдаров-князей. Очевидно, Бутаев имеет в виду те осетинские фамилии, которые в период родовой вражды в Осетии успели захватить значительные земельные участки и, объявив их своей земельной собственностью, брали за них арендную плату в виде быков, баранов и других продуктов сельского хозяйства.
Заделавшись таким образом чем-то вроде помещиков, эти фамилии, в том числе и баделяты, завелись своими холопами, купленными у грузинских, кабардинских, кумыкских и балкарских князей. Вот то, что Бутаев называет «созданием кабардинских князей и кабардинского влияния», забывая, что сам народ, народ осетинский, оберегая свою независимость и свободу с оружием в руках, не знал и не испытал ни подчинения каким бы то ни было князьям или алдарам, ни сословного подразделения в историческом смысле этого слова.
Тем не менее, баделяты и так называемые «тагаурские алдары» после покорения Кавказа поторопились объявиться к русскому царю с ходатайством о признании их осетинским высшим сословием, причем в качестве «исторических документов» на это право они представили списки своих купленных холопов с добавлением к ним тех фамилий, которые вносили им арендную плату.
Одним из таких списков является и та, найденная в Шанаеве, бумага Абисаловых, на которой, как на «историческом документе», останавливается автор разбираемой статьи К. Бутаев.
Но факт, во-первых, обращения с ходатайством некоторых осетинских фамилий к русскому царю о признании их высшим осетинским сословием и, во-вторых, отказ в этом должен был бы подсказать Бутаеву, что, очевидно, в Осетии не было ни высшего, ни низшего сословий, и что он в лице Шанаевской бумаги имеет дело не с «историческим документом», а с претензиями, попытками пустого человеческого тщеславия.
Уруссагау еу-дууæ дзурди ка базонуй, е дæр нæхе дигорон кенæ ирон æвзагбæл билæскъелтæ казнун байдайуй, ци æй, цæмæн гъæуй уæхæн нецæййаг æвзаг, зæгъгæ. Уотемæй ба, уотæ ка дзоруй, уонæн сæ фулдæртæ уруссагау сæ дзубандиаг кæрæдзебæл исбæдтун нæ фæффæразунцæ.
æвдесæн. Киристонгъæуи Октябри бæрæгбони митинги дзурдта Профессионалон цæдести номæй Варасани-фурт, хуарз зонуй дигоронау. Е ба уæддæр баздахтæй æма уруссагау самадта æ дзубанди. Кæмидæрти фегъуститæ кодта «штаб» æма «масштаб», фал си ка ци адтæй, уой нæ раргьавта æма никъкъуæрдта: «Да здравствует масштаб мировой революции — Коминтерн!»
Еуæй-еуетæ ин неци балæдæрдтæнцæ, ка 'й балæдæрдтæй, етæ ба ибæл фæххудтæнцæ.
æ мадæлон æвзаг, зонгæй æй дæлдæр ка фæккæнуй, уæхæнттæн мæ æрфæндуй зæгъун: «Ци бегара дæбæл ес, дæумæ ка игъосуй, еци адæмæн æцæгæлон æвзагбæл дзорун?»