Page 138 - МАТРОНА
P. 138

Эта мысль заставила ее оглядеть себя. Хорошо бы, конечно, переодеться, но ничего из
               ее одежды здесь, наверное, не осталось – только старье, которое и выкинуть не жалко. Она
               подумала,   что   одежда   не   только   защищает   от   зноя   и   холода,   но   и   придает   человеку
               человеческий облик. Ей вспомнились вдруг голые девушки на берегу реки, и снова их нагота
               возмутила ее.
                     “О, чтоб вас постигла кара людская! – не в силах сдержаться, прокляла она их. – Где же
               это видано – голым телом приманивать к себе мужчин! Бог сотворил женщину для того,
               чтобы  она была именно  женщиной.  Если  же она  сама  начинает  охотиться,  то это уже
               неизвестно что. Каждая женщина с малых лет стремится к переменам: маленькая девочка
               хочет стать большой, потом она хочет стать девушкой на выданье, потом мечтает выйти
               замуж, а выйдя, совершает главное – становится матерью. Разве можно при этом тратить себя
               на глупости? Нет, мать – это великое знание. Бог сотворил женщину для того, чтобы она
               стала матерью, об этом надо помнить с малых лет и, помня свой долг перед Богом, надо и
               жизнь надо прожить так, чтобы твое имя не стало позором для твоих же детей, чтобы они
               могли гордиться тобой, видя, как тебя почитают люди.
                     Есть у тебя дети, или нет еще, рядом твой ребенок или далеко, ты в любом случае
               должна оставаться матерью, чистой и красивой. Тогда и дети твои станут такими же, и никто
               не посмеет бросить на них косой взгляд”.
                     Она все же порылась в старых вещах, но, как и предполагала, ничего не нашла и, сев на
               скамейку, снова прижала рукав к груди.
                     – О, сынок мой родной, – разволновавшись, она обратилась вдруг к рукаву, – я сберегу
               тебя от позора. Сберегу от позора и обманывать больше не буду. Хотя бы у края могилы
               перестану обманывать, превратиться бы мне в долгую жизнь для тебя. Пусть моя душа,
               отлетев, станет оберегом, который спасет и сохранит тебя, где бы ни был, наполнит твою
               жизнь   счастьем.   Когда   ты   смотришь   на   меня,   как   на   чужую,   я   не   обижаюсь,   я   ведь
               действительно чужая. Ты же не знаешь, кто я такая, и думаешь, наверное, что разлучившись с
               тобой, твоя мать вскоре забыла и думать о тебе. Нет, мой сынок, она не забыла, ты всегда жил
               в ее сердце, и она постоянно чувствовала твое дыхание. Даже тогда, когда потеряла надежду
               найти тебя. Когда она потеряла надежду, сердце ее испугалось, сынок, а испуганный человек
               замыкается, уходит в себя и все время вслушивается в свое сердце. Что может услышать
               женщина, попавшая в такое положение? Только крик отчаяния, мольбу о помощи. Женщина
               слаба, сынок, ей не прожить без опоры, а на кого я могла опереться в селе, где твой отец
               считался дезертиром, а мы с тобой – его пособниками. Может, и Егнат не впал бы в такое
               зверство, если бы не думал о нас так же, как остальные. Не хочу никого винить – шла война,
               в село одна за другой приходили похоронки, и я была для односельчан, как бельмо в глазу. В
               безвыходное положение попала я, сынок, в безвыходное. А уж когда тебя потеряла, то и
               говорить  нечего.  Единственная  надежда у меня оставалась:  дождаться  твоего отца.  Вот
               вернется он, думала, и все образуется. Он сильный, он знает, что делать, с ним никакая беда
               не страшна. Я верила в него, как ребенок, который думает, что его родители могут все и даже
               то, чего не могут родители других детей. Я верила, сынок, где бы ты ни был, мы найдем тебя
               и снова будем вместе, и все то страшное, что пришлось нам пережить, развеется, как дурной
               сон… Но я ошиблась, сынок, твой отец оказался не таким…
                     Пасть бы мне жертвой за тебя, сынок, я хочу сказать еще одно, послушай: если ты
               надеешься на кого-то, а он не оправдывает ни надежд твоих, ни ожиданий, то нити, тонкие
               нити,   которые   связывают   с   ним   твое   сердце,   начинают   рваться   и   соединить   их   уже
               невозможно. Точно так же, как человек, потерявший руку, смотрит на нее, знает – это его
               рука, та самая, с которой он родился, которая подносила ложку к его рту и делала еще много
               разных дел; теперь рука вдруг отделилась, словно у нее своя, особая судьба, и человек видит,
               как она лишается крови, которая бежала по ее жилам от их общего сердца, и уже не чувствуя
               его биения, становится чужой, и человек плачет, глядя на нее, но вернуть ее на прежнее
               место, соединиться с ней уже не может.
                     Что-то похожее, сынок, случилось со мной и твоим отцом. Тот, на кого я надеялась в
   133   134   135   136   137   138   139   140   141