Page 195 - ГУДИЕВ - ВЕРШИНЫ

мерно и пугающе бесшумно, то яростно, как цунами, или фуга,
потрясающая проникновением в сущность Добра и Зла!.. Его усталый
голос, комментирующий изображение, подобно жерновам,
перемалывающим камни, дымится от внутреннего напряжения!..
Глубокая философичность, одержимость, стоическая убежденность —
вот несущие, корневые компоненты последней, завершающей серии
эпопеи. И он не дрогнул под их тяжестью — он понес их над гордо
поднятой головой от имени и во имя миллионов живых и мертвых
соавторов фильма.
Первым чувством, когда его не стало, было чувство потери —
качнулась планета — удельный вес художника был громадным, а
прыжок в вечность — стремительным и мощным!.. Скромный и
незаметный, он рухнул, как гигантская скала — Эверест мужества,
воли, кристальной чистоты и одержимости быть всегда атакующим в
первых рядах борцов за Человека!
Он ушел не усталым мудрецом, а любопытным юношей, которому
еще предстояло открывать мир, и, уходя, он доказывал смерти
двусмысленность физического старения и духовной молодости — эта
связь была в нем обратно непропорциональна, и чем сильнее белела
его голова, тем сильней и ярче сверкали на его лице дожди и грозы
непреходящей юности... Человек для всех времен и поколений, он был
нам дорог еще тем, что родился в эпоху социальной революции и сам
был частью и сущностью ее вдохновения и пафоса! Он умер стоя,
работая, напряженная работа была ему по плечу, но необозримый
горизонт памяти вновь осветился заревом пожаров, свистом бомб,
стоном и проклятиями ни в чем не повинных людей... Память
детонирует. Память взрывается.
Умер советский человек, но в час его смерти по нему зазвонил
колокол Хемингуэя, с готической высоты хлынул дождь Йориса
Ивенса, бросились из пучины моря к берегу рыбаки Флаэрти...
Как счастлив человек, который провел хоть час в обществе
Мастера! Безмерно счастлив тот, кто видел его месяцами. А что
сказать о людях, которым он дарил годы своей жизни?!
И в то же время, счастлив тот, кто не знал его совсем... Все
существо, как незаживающая рана, болит от сознания, от физического
ощущения, что его уже нет. «Человек — ничто, произведение — это
все», — говорил Флобер. Что же, в определенном смысле слова, он был
и остается прав. Скажем больше — есть художники, которых лучше
никогда не видеть и не знать... Да простит меня тень великого
писателя, на мой личный, субъективный, категоричный и, возможно,
порочный взгляд — все произведения мастера не стоят одного
взгляда, брошенного мельком, наспех, на ходу на Кармена — человека!
Но поставим знак тождества между бесценной ценностью жизни
творца и бесценной ценностью его произведений — ибо они у мастера
неразрывно едины: он дарил своим трудам жизнь, а они ему —

193