Page 193 - ГУДИЕВ - ВЕРШИНЫ
P. 193

Центрифуга стала раскручиваться быстрее! В брызгах искр, хрустя
                  буксами,   в   ночи,   как   метеор,   пронесся   локомотив   Кривоноса...
                  Мрачнел   Седов,   улыбался   Орджоникидзе,   морщился   Хемингуэй,
                  словно поймал лицом биту...
                        За мгновения творился фантастический фильм, в котором «никто
                  не забыт, ничто не забыто»... В этой ретроспективе не было только
                  самого   мастера,   но,   как   ломающиеся   льдинки,   звенели   голоса   и
                  веселые   мордочки   учениц   «ликбеза»...   Мелькнул   трамвай,
                  застрявший, как тромб, на онемевшей улице блокадного Ленинграда...
                        Убегающая   от   моря   и   бегущая   к   морю   Одесса...   Мальчик,
                  пытающийся поймать летающие над головой детали фотоаппарата...
                        Все множество множеств стало самопроизвольно умножаться, и я
                  ощутил   то,   что,   очевидно,   ощущает   пилот   горящего,   падающего
                  камнем самолета за секунду до соприкосновения с землей!.. «Смерть
                  одним махом может разрубить эти связи — вот почему он бывает так
                  пронзительно одинок!»
                        Я вышел к ребятам, к мастеру, к его большому другу и нашему
                  учителю Гари Львовне Полонской и к незнакомой мне женщине —
                  теплой и человечной. Она возникла здесь, как фея, — неожиданно и
                  ниоткуда.
                        Ломая кусты, с темным лицом и вскипающей белизной волос,
                  явился Константин Симонов. Потом — Генрих Боровик. Незнакомая
                  мне   женщина   показалась   Цветаевой,   Гари   Львовна   —   стареющей
                  матерью Рембрандта, а мы, дипломники, — статистами Вечности...
                        Поверив в торжество отдыха в обществе приятных ему людей,
                  мастер   расслабился...   Тонкая,   в   морщинках,   шея...   узкие   плечи...
                  хрупкая фигура...
                        Три дня назад. Едем в машине ЦСДФ. Машина гремит, как арба.
                  Ощущение — пленного бога везет на бойню конюх Мида-са... Водитель
                  что-то жует и лихо крутит баранку. Так везут мусор, но не людей...
                  Странным образом связав толчки от колдобин с мыслью о полной
                  незначимости своей  личности  за  порогом  семидесятилетия,  мастер
                  сказал мне: «Ты знаешь, старик, — я уже старик!» Я возразил. Он
                  поморщился: «Да брось ты! Я устаю. Какой-то идиотизм!.. Ничего не
                  успеваю сделать, а работы так много!» К шоферу: «Слушай, как ты
                  едешь?» Ответ: «Кто как может, так и едет... А что?» «Машину надо
                  вести   элегантно»,   —   с   заметным   раздражением   говорит   мастер.
                  Шофер нехорошо ухмыляется...
                        Итак, мы на даче. Я посмотрел на мастера. Он оглядывал нас всех,
                  как гриф-кондор пространство под порывами шквального ветра! Вот
                  он задумался. Резкие, точеные черты лица. Плоскости лба, скул, щек,
                  подбородка   скульптурны,   лишены   деталировки...   Линии   не
                  сливаются,   а   сталкиваются,   образуя   четкие   углы   —   воплощенная
                  решимость   Гектора   выйти   на   поединок   с   Ахиллесом!   Нет,   они
                  сталкиваются, как вагоны сорвавшегося под откос состава... Симонов,



                                                               191
   188   189   190   191   192   193   194   195   196   197   198