Page 34 - ГУДИЕВ - ВЕРШИНЫ
P. 34

клокотало, бурлило и сотрясалось сострадание и любовь ко всему
                  сущему:


                                          Весь мир — мой храм, любовь — моя святыня,
                                          Вселенная— Отечество мое...



                        Но подобно тому, как мудрый старец с вдохновением и грустью
                  вглядывается в неясные, размытые солнечной памятью игры своего
                  детства,   поэт   устремляет   яростные   лавины   всесокрушающей
                  нежности и нечеловеческой любви к истокам:


                                          Люблю я целый мир, люблю людей, бесспорно,
                                          Люблю беспомощных, обиженных сирот,
                                          Но больше всех люблю, чего скрывать позорно?
                                          —
                                          Тебя, родной аул, и бедный наш народ.


                                                          ПОРТРЕТ
                        Фотографий   с  изображением Коста   мало.   Зато  нет  проходных,
                  необязательных, хотя присутствие этой личности даже на никаком
                  любительском снимке для нас праздник и толика из сокровищниц его
                  жизни...
                        Мысленно разложил их перед собой, как пасьянс, и что увидел?
                  На фото, где он студент Петербургской академии художеств, в Коста,
                  упавшего   с   диких   гор   в   лоно   гигантского   и   по   тем   временам
                  мегаполиса, каким был играющий и по сей день в цивильную Европу
                  Петербург, трудно угадать будущего классика: на фото Коста напуган,
                  доверчив   и   прост,   правда,   выразительны   и   вдумчивы   глаза...   На
                  фотографиях   более   поздних   поэт,   по   образному   выражению   А.   П.
                  Чехова, уже «больше, чем кажется», — даже на групповом снимке с
                  осетинской   интеллигенцией,   где   не   менее   двух   десятков   человек,
                  Коста выделяется без адресной подписи — и опять же глаза, — в них
                  деликатный вызов...
                        Неповторимо   красив   Коста   на   фотографии   ставропольского
                  периода. Он в светлом европейском костюме, в идеально идущей ему
                  строгой, широкополой шляпе. Лицо в профиль — графично, словно
                  исполнено пером; глаз, который нам виден, чуть воловий, но это уже
                  взгляд   рафинированного   интеллигента   с   чрезвычайно   развитым
                  интеллектом!
                        Меня потрясла фотография поэта на смертном одре... Я не видел
                  лица более прекрасного даже под кистью старых мастеров. Смерть,
                  как правило, превращает лицо в маску: лишенное жизни, оно порой
                  становится неузнаваемым... Не покидает ощущение, что поэт не ушел,
                  а безмятежно спит; и он весь светится. Правильные черты лица, их
                  тектоника,   соразмерность,   взлет   бровей,   прямой   нос,   чувственные,

                                                                32
   29   30   31   32   33   34   35   36   37   38   39