Page 49 - МАТРОНА

крови.
От ужаса она едва не обезумела. Металась, не знала, что делать. И до сих пор не знает,
кто и чем перевязал рану Доме, кто запряг волов и уложил ее сына в арбу. Когда услышала,
что кровь больше не идет, успокоилась вроде бы. Огляделась. Увидела кровь на земле. И сама
Матрона, и все, кто возился с ребенком, были забрызганы кровью. И когда до нее дошло, что
это кровь ее сына, что и земля, и люди – все в его крови, рассудок ее помутился. Она увидела
на земле свои ножницы, которыми только что стригла овец и, не помня, как они оказались
здесь, почему не остались дома, схватила их, старые тупые ножницы, и бросилась к Егнату.
– Собака! – закричала она, и голос ее осекся, сорвался, стал сиплым. – Собака! Чьего
сына ты хочешь зарезать? Чьего?!
Никто из собравшихся не ждал от нее такой прыти. Привыкли, что она отмалчивается
или плачет, когда ее обидят. Не думали, что она способна защитить кого-нибудь – сына ли
своего, мужа, или дом, – и растерялись от неожиданности, опешили, понимая, однако, что
она не только Егнату, но и всем им бросает вызов.
И Егнат никак не предполагал, что женщина из их села может броситься на него с
ножницами, и тоже замер на мгновение; когда же острие коснулось его плеча, испугался и
оттолкнул ее. Ножницы распороли рукав его гимнастерки и оставили на плече две кровавые
царапины. Увидев это, люди поняли, что дело может зайти слишком далеко, и, окружив
Матрону, отобрали ножницы; она и не сопротивлялась, впрочем, лишь спрашивала их
сиплым, чужим голосом:
– Зачем он хотел убить моего сына? Зачем?
Тут и Егнат пришел в себя.
– Смотрите на нее! Все смотрите! – завыл он и ударил костылем в землю. – В этой
семье – все убийцы! Даже женщины и дети! О-о, сколько фашистов живет у меня под боком!
О-о…
Поступок Егната был противен людям, и они с разных сторон закричали на него,
пытаясь унять.
Но он никак не мог остановиться. Наконец, его заставили замолчать. Кто-то крикнул на
волов, и они мерно зашагали в сторону районной больницы. Держась обеими руками за арбу,
Матрона шла следом и, слыша сзади угрозы Егната, всматривалась в поблекшее лицо сына.
Потом обернулась все же и сказала:
– Пусть он не трогает моего ребенка. Ты слышишь, Егнат? А то не побрезгаю, испачкаю
руки в твоей поганой крови!
– Да я тебя… Я вам еще покажу! – донеслось сзади.

9

Рана на ноге Доме зажила быстро, но сердце ее продолжало кровоточить. Матрона
никогда не желала зла никому из односельчан, но теперь, когда перед глазами ее вставал
окровавленный сын, ей хотелось, чтобы все село провалилось в тартарары и все ее жители
погибли в страшных мучениях.
Из больницы она повезла сына не домой, а к своим родителям. Они ничего не знали о
ее взаимоотношениях с односельчанами, она никогда не рассказывала об этом, боясь, что кто-
то из ее родственников может не выдержать и наделать бед, и уж тогда-то и ее саму и,
главное, Джерджи будет проклинать все село. Но сейчас ей некуда было деться – везти
ребенка домой опасно, – и волейневолей пришлось отвечать на вопросы и рассказать,
наконец, о своих мучениях, обо всем рассказать. Она понимала, что каждое ее слово ранит
родителей и лучше бы их поберечь, не травить им душу, но ничего другого ей не оставалось:
надо было спасать Доме, и самое лучшее, что она могла сделать, это оставить его, до
возвращения Джерджи, здесь, в своем родном доме. И в то же время ей и самой хотелось