Page 177 - ГУДИЕВ - ВЕРШИНЫ

утверждению Джона Хастона «стоил целого фильма «Гроздья гнева».
Подхватывая и продолжая эту мысль, Давид Туркони пишет:
«Флаэрти в определенном смысле менее полемичен, чем Стейнбек и
Форд, но от этого его воздействие не слабее. Теплое, человеческое
понимание и сочувствие, пронизывающие фильм «Земля», полное
страсти изображение сочетает правдивость документа с заразительной
силой поэзии. И поэтическое изображение, исполненное
человеческой теплоты, может стать более действенным и
непосредственным разоблачением, чем иной памфлет». Вот вам и
луддит, который по меткому утверждению Джея Лейды «изображает
труд как дело жизни или смерти».
И ни одного «пропагандистского акцента, призванного
поддержать видимость актуальности, более не созвучной требованиям
данного исторического момента» (Давид Туркони), ибо «данный
исторический момент» для Флаэрти в его разуме и сердце обладает
протяженностью гигантского замкнутого круга, а не куцего отрезка,
измерив который, можно решить все проблемы, стоящие перед ним
как человеком и художником. Поэтому интересна мысль В. Шитовой,
говорящей о «теме «Острова», о том, что «и человек из Арана», всякий
человек восславляется Флаэрти как остров, именно в своей
отдельности, в своем противостоянии, сохраняющей эпическую
цельность». Остров — это тот замкнутый круг, в котором все
разрешается, чтобы вновь превратиться в неразрешимость, и так до
бесконечности... В музыке это удавалось только Баху, в
документальном кино — Флаэрти, который философской концепции
Экклезиаста «род уходит, род приходит... а земля пребудет вовеки»
придал мощь Бетховена, воздушность и эллегическую завершенность
Моцарта, пульсирующую взволнованность ноктюрнов Шопена...
И в то же время, Флаэрти — американец, монументальной
масштабностью индустриальной мощи, динамичного прагматизма,
«дикой воли самоуправства, могучей свободе безначалия» (Герцен)
страны, воспетой Лондоном, Уайесом, Уитменом — этим Саваофом
«стального» континента. Флаэрти переживал, что в его «Нануке» нет
звукового ряда. Напрасно. «Нанук» без звука — великолепный
эпиграф к «Миру Безмолвия», где даже слова кажутся лишними,
ненужными, как болтовня в храме или свет во время близости...
«Писатель прежде всего должен быть современным. Меня
раздражает, когда некоторые критики считают мои книги мемуарами.
Чушь. Это беллетристика. Книги построены на опыте, но это
литература. И не фактография. Поворот факта свой. Я отталкиваюсь
от воспоминаний и иду дальше, отчасти ставя перед собой
философские задачи, отчасти художественные. Мысли развиваются
свободно — очень легко пишется, ассоциативно, как будто случайно,
но набирается мой мир.
Новое, на мой взгляд, во внутренней свободе рассказов, не

175