Page 13 - МАТРОНА

принадлежит.
– Ничего плохого про жениха не скажу, – говорил отец. – Я и в первый раз то же самое
сказал. Но и меня поймите: у нас кроме дочери никого нет, она единственная, и я не хочу
поступать наперекор ее желанию. Если она согласна – пусть Бог дарит ей счастье. А если нет
– родители ей пока не в тягость.
– Пусть добро вещает вашими устами, – ответил старший из сватов. – Насколько я
понимаю, вы ничего против нас не имеете. А если все зависит от нашей маленькой сестрицы,
давайте ее и спросим, согласна ли она осчастливить наш род или нет.
Его слова удивили ее: о чем еще спрашивать? Разве и без того не видно, что она уже не
властна над собой? Или отец все это делает нарочно, пытаясь удержать ее при себе?
– Скажи, дочка, скажи, – допытывался отец.
Забыв, что это неприлично, она без стеснения и в то же время рассеянно рассматривала
гостей. Когда взгляд ее остановился на Джерджи, в голове помутилось, и она чуть не упала в
обморок.
– Да будет радостной твоя жизнь, – обратился к ней старший сват. – Как я понял, ты
готова дать самый желанный для нас ответ…
Она потупилась. Руки и ноги ее дрожали. В глазах блестели слезы.
– Нет, нет, – настаивал отец, – я хочу услышать ответ от нее самой…
И тут сердце ее сжалось, к горлу подкатил комок, она всхлипнула, сдерживаясь, и,
наконец, зарыдала. Не убежала никуда, не спряталась, стояла на том же самом месте и
обливалась слезами. Звуки собственного плача словно подстегивали ее, и она никак не могла
остановиться. Мать схватила ее за руку, поволокла из дома. Во дворе, остановившись, обняла
и тоже заплакала.
– Не бойся, родная моя, – причитала мать, – никто тебя не заставит силой, никому я
тебя не отдам, никому…
– Нет, нет! – рыдала в ответ дочь. – Я все равно сбегу с ним!
Мать изумленно посмотрела на нее и оттолкнула от себя:
– А я-то думала…

3

Вот тогда она была счастлива! А что теперь? Теперь к ней идут свататься потому, что
она несчастна. Достаточно посмотреть на односельчан – все женщины собрались неподалеку
от ее дома, стоят и кроют ее, кто во что горазд. Вполголоса, конечно, но от всей души, и
смотрят при этом все в одну сторону, куда-то вдаль. И – пожалуйста – едва двое мужчин
вышли из Седонской расщелины, они углядели их и замолкли в ожидании. Один-то из них
был Чатри, их односельчанин, и он их мало интересовал, зато другой – незнакомый…
Расстояние между путниками и женщинами понемногу сокращалось, но мужчины шли со
стороны солнца, и оно, сверкающее, мешало разглядеть их. Вот они миновали верхнее село,
прошли по короткой дороге, и теперь женщинам уже не пришлось щуриться на солнце.
Незнакомец был слишком юн, по их мнению, и они были шокированы.
– Матрона! – крикнул Чатри, останавливаясь возле ее дома.
"Матрона, о, Матрона", – можно было прочитать в презрительнонасмешливых глазах
женщин.
Она как ни в чем не бывало вышла на крыльцо.
– А, это ты, Чатри, – беспечно протянула она и, глянув в сторону женщин, горделиво
выпрямилась.
– Гостей не примешь, Матрона? – улыбался Чатри.
– Гость – Божий гость. Окажите честь дому бедной женщины, – с нарочитым
смущением проговорила она и покосилась на соседок.