Page 16 - МАТРОНА

променяла на вольную жизнь. Оказывается, все при ней, и она опасается его – как бы не
посмеялся над старухой, не сказанул бы чего такого, что молнией поразило бы ее, оставив
рану на всю оставшуюся жизнь. И в то же время она ждала от него доброго слова, надеялась,
и сердце ее трепетало в нетерпеливом ожидании.
Чатри между тем напомнил ей о цели их прихода. Она в молчаливом недоумении
уставилась на него: забыла, уйдя в свои мысли, что ей придется так или иначе ответить им –
пойдет она замуж или нет. И самое удивительное, что вопрос и ответ, который надо было
дать, не казались ей главными сейчас. Гораздо важнее было то, что она пережила и
перечувствовала, сидя рядом с ними, слушая вроде бы, но думая о своем. И снова она
отдалилась от них: в душе ее опять зазвучал тот забытый голос, и ей никак не удавалось
распознать его. Прислушиваясь к себе, она вдруг почувствовала: какая-то беда нависла над
ней. А может быть, радость? Ее обуревали сомнения, но тот же голос, теперь уже наяву,
прервал их: молодой гость вслед за Чатри вежливо поторопил ее с ответом.
Ну, что же, надо отвечать.
– Вряд ли женщине моих лет пристало думать о замужестве. – Она помолчала, скромно
потупившись. – Но когда человек попадает в отчаянное положение, он может наделать
глупостей. Чатри меня знает: на всем белом свете у меня не осталось ни одной родной души.
Но пока ноги ходят, надо жить, хорошо ли, плохо ли, надо терпеть. А вот потом, когда я слягу,
кто будет за мной присматривать? Кто похоронит? Да и устала я жить одна. Не с кем
поговорить, обсудить домашние дела – все сама с собой, все молча. Сама трудись и сама же
пожинай плоды своего труда. Что это за жизнь, когда не стараешься обрадовать кого-то
близкого, если никому не нужна твоя суета, если ни о ком не заботишься и никто не
заботится о тебе? Такая жизнь все равно, что медвежья: лежи в берлоге и соси свою лапу.
Чатри знает, в соседнем селе есть одинокая женщина, ее муж пропал на войне, но она до сих
пор ждет его. Все ей кажется, что он вот-вот появится на пороге. А я? Не жду никого и сама
никому не нужна. И в то же время – разве женщине под силу самой содержать дом? И дров
нужно привезти, и сена накосить, и много чего другого… Пенсия мне пока не полагается, но
учли мое бедственное положение и все же дали. Но разве проживешь на эти копейки? И от
скота мне никакой пользы, даже расходы на свой корм не покрывает. Вот так и маюсь. И все
же… не пристало в мои годы выходить замуж. Сейчас и на молодых невест смотрят косо, а
уж меня-то и подавно никто не сделает хозяйкой в своем доме… И все же я подумаю.
Посмотрю. Прикину.
Мужчины ждали более определенного ответа. Но ей больше нечего было сказать.
Поговорить-то ей хотелось, но лишь один на один с молодым гостем и совершенно о другом.
Пусть бы он порасспросил ее о муже, о том, как она бросила своего ребенка на произвол
судьбы. Но нет, гость не интересовался ее жизнью, и она тоже потеряла к нему интерес. Ей
стало обидно, что человек, показавшийся таким близким, запавший в самую ее душу,
оказался холоден и безразличен к ней. Мужчины уловили ее настроение и стали прощаться.
"Посмотрю, подумаю", – ничего другого они не услышали.

5

Она проводила их со двора. У самой калитки молодой сват взял ее за руку и заговорил
вдруг совсем другим тоном:
– Наверное, я слишком мало знаю вас, но отношусь, как к матери. Мне хочется помочь
вам, облегчить вашу жизнь. Вы человек достойный, обдумайте все сами. Прошу, наведайтесь
к нам, посмотрите, как мы живем. А уж потом решайте, никто вас неволить не будет.
Мужчины ушли.
Она хотела было вернуться в дом, но сердце толкнуло ее в другую сторону: уж очень
интересно было узнать, о чем толкуют женщины, столпившиеся неподалеку и бросающие на