Page 40 - ГУДИЕВ - ВЕРШИНЫ
P. 40

Проблему национального самосознания, национальной гордости
                  он решил еще в юности — четко и на всю жизнь: надо быть человеком!
                  Поэтому он был любим всеми, кто постиг, на какой нравственный пик
                  поднялся этот человек без гнилых подпорок шовинизма, который для
                  него был синонимом невежества...
                        Он любил Осетию. Любил Владикавказ, — старик превращался в
                  ребенка, листая страницы своей памяти... Его раздражала бездарность
                  «отцов», нахрапом уродующих лицо города, когда-то одного из самых
                  красивых и запоминающихся на Северном Кавказе.
                        ... Ушел из жизни Азанбек Васильевич Джанаев.
                        Один из его графических листов — «Сослан в стране мертвых».
                  Герой   эпоса   —   на   коне.   Джанаев   сошел   с   коня.   Его   внесли   в   эту
                  «страну» руки и плечи друзей...
                        В ареопаге осетинских богов у меня их, как на картине Васнецова с
                  витязями, — трое. Это Коста Хетагуров, Махарбек Туганов и Азанбек
                  Джанаев... На этих троих стоит Осетия.

                                    ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ ГОВОРИЛ ОБ ЭПОСЕ

                        Где-то   в   начале   пятидесятых,   мне   было   тогда   лет   десять-
                  двенадцать, я пришел домой из школы, дома — гости: бывший первый
                  секретарь обкома партии Кулов, предсовмина Газзаев, еще какие-то
                  мне незнакомые люди — друзья отца. Все сидели за столом с вином,
                  рябиновой   настойкой   и   коньяком...   Пироги,   соус,   зелень,   фрукты,
                  минеральная вода... Был летний полдень, нещадно палило солнце, но
                  в комнатах было прохладно, и легкий ветерок трепал края занавеси на
                  открытой во двор двери...
                        Один   из   незнакомых   мне   гостей   что-то   оживленно   говорил,
                  постоянно поправляя копну, а точнее высокую густую волну волос, —
                  все его слушали, почти забыв про стол. Речь шла о Нартс-ком эпосе,
                  книге для меня священной. Их было у меня две, обе толстые: одна,
                  зеленая, — на осетинском, другая, коричневая, — на русском языке. С
                  цветными репродукциями, перед каждой из них была полупрозрачная
                  прокладка — тоньше и белее папиросной бумаги... Человек, который
                  говорил об эпосе, был широкоплеч, по-мужски красив, а рассказ его
                  сверкал, как разноцветные камни на дне горного родника... Я слушал
                  его, разинув рот. Когда гости ушли, этот человек просидел с отцом еще
                  около часа... Я спросил бабушку: «Кто этот дядя?» Она мне ответила:
                  «Васо Абаев»...
                        Это   было   мое   первое   знакомство   с   человеком,   которого   еще
                  полвека   назад   ученый   мир   знал   как   блестящего   ираниста   и
                  лингвиста... Есть профессии, вызывающие энтузиазм, совершенно не
                  похожий   на   энтузиазм   фанов   или   футбольных   болельщиков.   Все,
                  имеющие отношение к истории, если это не произведение искусства и
                  драгоценности,   ближе   к   таким   понятиям,   как   библиотека,   архив...
                  Васо Абаев — не звезда балета, тенниса, эстрады, футбола и других



                                                                38
   35   36   37   38   39   40   41   42   43   44   45