Page 94 - МАТРОНА

законченной работы.
В соседней комнате спали Доме, его жена и дети. Уако решил спать на свежем воздухе,
и ему постелили на веранде.
Пробуждаясь на мгновение среди ночи, она слышала легкое поскрипыванье чьей-то
кровати, чей-то вздох, кем-то во сне оброненное слово; с веранды доносилось похрапывание
ее старого мужа. Сколько лет она спала одна в пустом доме, и, бывало, вскинувшись после
ночного кошмара, долго не могла прийти в себя, и сердце ее колотилось, готовое выскочить
из груди, она сидела, оцепенев, не видя ничего во мраке, не слыша ни звука вокруг, и думала,
что настал конец света. Если бы ктото из родных кашлянул тогда рядом, если бы донеслось
до нее дыхание спящего ребенка, это было бы как солнце в пасмурный день: кошмар бы
рассеялся, отступил, и, повернувшись на другой бок, она бы улыбнулась – чего только не
привидится ночью! – и спокойно уснула.
Господи, как же не завидовать женщинам, которым удалось прожить жизнь рядом со
своими детьми! Как счастлива та, кто, заметавшись во сне, застонав, почувствует вдруг
детскую руку на своей щеке и услышит участливый голос внука или внучки:
– Бабушка, что с тобой? Опять плохой сон приснился?
Нет ничего дороже для женщины, чем голоса ее детей. Ничто другое не сделает ее
счастливой. Наверное, она и создана лишь для того, чтобы слышать своих детей, трудиться
ради них, жить их горем и радостью.

6

Так сладко, как в эту ночь, она давно уже не спала. Однако встала, как всегда, рано. Она
не любила залеживаться в постели, и сразу же поднялась, чтобы прибраться в доме, который
стал ей роднее, чем был вчера.
Ярко светило низкое пока солнце. По всем приметам день обещал быть погожим.
Снежные вершины гор, сияя, впивались в синеву неба. Громче обычного слышался гул
бегущей в ущелье реки. Он то усиливался, то ослабевал. Позже шум реки будет доноситься
словно издали, станет глуше, размереннее, а то и вовсе потеряется в дневном многоголосье.
Село еще не ожило после ночи, и каждый звук – мычание коровы или лай собаки – взрывал
тишину, как винтовочный выстрел.
Мужчины встали раньше. Уако стоял под грушей, растущей у самого дома, и смотрел в
сторону лощины. Там, у ручья умывался Доме. Жена и дети его еще спали, наверное. Зная,
что городские, только поднявшись, сразу садятся завтракать, Матрона пошла собирать
хворост для растопки. Когда возвратилась, на веранду, навстречу ей вышла жена Доме и,
улыбнувшись, поздоровалась:
– Доброе утро.
Матрона хотела сказать ей что-то ласковое, – как добрая свекровь unpnxei невестке, – но
не решилась и тоже улыбнулась в ответ:
– Пусть каждое утро будет для тебя добрым.
Жена Доме спустилась с крыльца во двор, подошла к свекру и о чемто заговорила с
ним.
Матрона наломала, уложила хворост в печь и пошла за дровами. Возвращаясь, увидела,
что Уако и жена Доме продолжают беседовать – тепло, по-свойски, – и поняла вдруг то, о чем
никогда не задумывалась: сердцу должен быть дорог не только собственный сын, но и та, с
кем он свяжет свою судьбу. Чужая тебе по крови, она тоже должна стать твоим ребенком.
Достойна светлой зависти мать, которая родила ребенка; еще больше можно позавидовать
той, чей ребенок идет к своему счастью; о, как же радуется мать, видя, как ребенок растет на
ее глазах; смотри – твой ребенок растет на твоих глазах, смотри, как он мужает, и знай – твой
сын возмужал, и скоро их станет двое; когда их станет двое, они родят новых детей; дети