Page 98 - МАТРОНА

– Ой, как далеко ей еще до выданья!
– Нет, нет, пасть бы мне жертвой за тебя, не думай так, посмотри на нее
повнимательнее. Девочки взрослеют раньше, чем кажется их родителям, и мать может не
заметить, когда ее дочь начинает задумываться о своих девичьих тревогах. Не говори о ней,
как о ребенке, когда она рядом с тобой. Девочка в ее возрасте способна на любые поступки.
Старайся не оставлять ее одну, разговаривай с ней, помоги ей понять себя…
Жена Доме удивленно смотрела на нее:
– Как же мне говорить о ней?
Матрона бросила ощипывать курицу и выпрямилась, откинула голову назад, чтобы хоть
на мгновение избавиться от ненавистного запаха.
– Не называй ее ребенком, но и девушкой на выданье не называй, когда она рядом с
тобой или может тебя услышать. Если ты назовешь ее ребенком, она перестанет верить тебе,
решит, что ты не понимаешь ее, начнет скрывать свои мысли, желания, будет обманывать
тебя, станет упрямой, а в ее возрасте нет ничего хуже этого. Лучше всего говорить с ней, как
с равной, как с подругой. Рассказывай ей истории из своей жизни, из того времени, когда тебе
было столько же лет, сколько ей сейчас. Как бы между прочим объясни ей то, чего она не
понимает по женской части. Если поведешь себя правильно, она поверит, что ты знаешь о
ней все и перестанет таиться, сама будет тебя обо всем расспрашивать… Но и девушкой на
выданье не называй ее, когда она рядом. Она может принять это за правду и стать такой,
какой нельзя быть в ее возрасте. Начнет подражать взрослым женщинам, а это, сама
понимаешь, не пойдет ей на пользу. Она перестанет быть похожей на саму себя. Возможно,
кто-то посмеется над ней, над ее обезьяньими манерами, и это останется раной на всю
жизнь… Лучше позволяй ей иногда детские глупости. Она ведь и не девушка на выданье, и
не ребенок уже, поэтому не ругай ее за мелкие шалости…
Матроне вспомнилось, как Белла, лежа на войлочной подстилке и раздумывая о чем-то
важном, по-детски болтала ногами; ее пронизала жалость к девочке, вступившей в самую,
может быть, трудную пору своей жизни, захотелось сделать для нее что-то доброе, увидеть
радость в ее глазах.
– Матрона, – в некотором замешательстве произнесла жена Доме, – у тебя же нет
девочек. Откуда ты все это знаешь?
Если в начале разговора она насторожилась, не понимая, куда клонит Матрона, то
теперь смотрела на нее так, словно спрашивала, вернее, ждала ответа на вопрос: как же это
получилось, что женщина преклонных лет, у которой нет ни своих детей, ни родных, никого
на всем белом свете, умудрилась с первого взгляда заметить в девочке то, чего она, ее мать,
даже не предполагала? Она молчала, будто продолжения ожидая, и во взгляде ее отразилось
то тепло, которое виделось ей в глазах Матроны и которое так сближает женщину с
женщиной.
“Ну вот, – думала в это время Матрона, – о том, что у меня нет дочерей, ты знаешь.
Знаешь, наверное, и то, что у меня был сын, он потерялся и я всю жизнь ищу его. Но что ищу
я его в этом доме, ты, конечно, не догадываешься. Хорошо это или плохо, не мне судить,
пусть пока все будет так, как есть”.
Вспомнив о вопросе, который ей задала жена Доме, она сказала:
– Понять человека нетрудно, если чувствуешь его сердцем.
– Матрона, – произнесла жена Доме дрогнувшим голосом, – хоть ты ничего и не
говоришь, но мне Венера рассказывала… Я не знаю, что и думать… Неужели даже след
твоего сына нигде не обнаружился?
– Нигде. Даже следа не нашла…
Жена Доме явно прониклась сочувствием к ней, и Матрона решила воспользоваться
случаем, поговорить, повыведать хоть что-то о Доме, история которого, конечно же, ей
известна – с его собственных слов или со слов его приемных родителей. Матрона понимала,
что другого такого случая ей может и не случиться и терять возможность вроде бы нельзя, но
при этом никак не могла начать, чувствуя себя едва ли не мошенницей, которой удалось