Page 117 - ГУДИЕВ - ВЕРШИНЫ

стройный хаос металла и нестройный — вспарываемых плит льда.
Вкусен коктейль вращающихся барабанов, бегущих тросов,
раскачивающихся канатов, кронштейнов, цепей, крюков, стопоров...
Запоминаются задубелые лица, льдинки глаз, четкая обрывочность
реплик. И почти физически ощущается борьба двух исполинов —
ледокола с ядерной начинкой и океана в панцире льда.
Еще одна ступень на жизненном и творческом пути пройдена. С
усилием, возможно, адекватным усилиям исполина,
прокладывающего путь каравану судов...
С Султаном хорошо работать. Редко спорит. Остроумен. Знает
свою технику. Следит за ней. Не помню случая, чтобы он сорвал
съемку, допустил брак по незнанию. Цориев — эрудит. В
определенном смысле — универсален. С пониманием природы
человека и профессии снимет металлурга и художника. Может
провести литературный или искусствоведческий анализ любого
произведения, думаю, лучше многих критиков и «ведов» — еще одно
слагаемое к портрету личности. И конечно, это верный друг. На него
всегда можно положиться — не подведет, выстоит, поможет, поймет.
Одевается спортивно. Любит спартанский образ жизни — в походной
амуниции похож на альпиниста-горноспасателя...
К третьему броску Цориев готовился годы. Он собрал в кулак все,
на что был способен, и снял фильм о скульпторе С. Едзиеве. Фильм
называется «Ваятель» — нежно для каменотеса, но с сыновней
любовью к мастеру, воплотившему в камне гений народа.
Я, не лишенный доброй зависти к совершенству, в чем и как бы
оно ни выражалось, смотрел эту работу с наслаждением, близким к
чувственному. Математическая точность, выверенность каждого
плана. Четкий смысловой и видовой ракурс. Размеренный, как речь
мудреца, темпо-ритм. Чеканная композиция эпизодов и фильма в
целом. Скупость выразительных средств. Органичное фильму
музыкально-шумовое решение. Ряд метких и глубоких режиссерских
находок, открытий. Если в фильме о Кучиеве идет кинорассказ, то
здесь — целый сонм метафор образует вместе одну — емкую, как
тотем, таинственную, как каббалистический знак. В этой главной
метафоре — вся наша жизнь в исторической ретроспекции... Так
бывает, когда тема находит своего единственного автора. В этой
работе он поднялся выше экологических и нравственных проблем
нашей памяти, точнее, соединил воедино крик души с пафосом
гениальных скульптур, брошенных на произвол в заоблачных аулах и
предгорных селах Осетии. Работы Едзиева, тающие под наждаком и
рашпилем ветра, солнца, снега и дождей, могут действительно
превратиться в песок, но на пороге века двадцать первого варварство и
культура, кажется, подписали «мирный» договор — ценностные
критерии стали абстрактными, а это и есть цинизм в его чистом,
кристаллическом виде.

115