Page 114 - ГУДИЕВ - ВЕРШИНЫ

мировым именем, «рубил» свой очередной роман в Нью-Йорке в
очках, подвязанных к ушам шнурком от ботинка... Гергиев, в
двенадцатом часу ночи, вышел к нам, съемочной группе фильма, с
щетиной на лице, обливаясь ручьями пота, с воспаленными глазами, и
похож он был не на дирижера, — абрека, только что соскочившего со
взмыленной лошади. На абрека он был похож и в работе — нависая
над оркестровой ямой, как хищник, готовый к прыжку, он вращал
своими огромными глазами, казалось, зловещими, но это была мера
серьезности — руки его чертили в напряженном пространстве зала
фигуры высшего пилотажа даже замирая, умирая, и все же вибрируя,
как крылья колибри или орла в сумасшедшем полете к неведомой
цели.
Гергиев — демократичен. Сам он объясняет это свойство души
своим происхождением, окружением, воспитанием... Приятно было
слышать его теплые слова о маме, родственниках, друзьях юности,
зрелости... Он горд, что осетин не по паспорту, а по существу, понимая
под существом корни, истоки культуры и языка своего народа, как
этноса, «шелковый путь» которого имел скальный характер...
Он горд прахом легендарных предков, утверждавшихся не «мечом
и пожаром», а трудом и прилежностью, веками не нарушая
священных принципов общинно-родовых институтов, где понятия
чести, верности и благородства сияли вершинами над пропастью лжи,
коварства и предательства. Он горд, что невидимая на карте Осетия
буквально кипит талантами, и первым для него после
непревзойденного Коста является неповторимый Тхапсаев, и он
благодарит судьбу и своих родителей за то, что еще мальчишкой они
привели его в театр, где он своими глазами увидел самого гениального
исполнителя «Страстей по Шекспиру»...
Гергиев человечен. Его театр не просто коллектив, а большая
семья с массой разнородных проблем, порой личного свойства, и к
нему, как к брату, обращаются все — от сторожа до мирового тенора,
зная, что Гергиев примет, поймет, решит самым лучшим образом...
Не в пример другим личностям, сорвавшимся, как с цепи, в
проемы «железного занавеса» за кордон, он считает эпицентром
своего существования родину, вкладывая в это, для многих
заплеванное понятие, смысл, каким Бог наделил Мать и Дитя...
Гергиев диалектичен. Он не делит людей на классы, а время — на
череду политических формаций. Поэтому, не рассекая единое тело
мироздания, находит много прекрасного в дне вчерашнем, и
уродливого и наносного — в дне сегодняшнем. Как все смертные,
смотрит с надеждой в день завтрашний, понимая, что жизнь и судьба
человека драматичны всегда, везде и для всех без исключения...
Слава людей слабых развращает. Казалось бы, несоответствие —
слава и разврат. Иногда полюса этого несоответствия едины, как
контакт. Гергиев своей славой пользуется, как лечебным снадобьем

112