Page 113 - ГУДИЕВ - ВЕРШИНЫ

освещающего зал, парящих весталок, амуров, ложи, партер и
баллюстра-ды, пронизаны великой музыкой великих. Здесь звучал
Чайковский. Гектор Берлиоз дирижировал «Осуждение Фауста».
Густав Малер — свою Пятую симфонию. В этом ряду — Глинка,
Мусоргский, Римский-Корсаков... В Мариинском, затаив дыхание,
слушали «Электру» и «Саломею» Штрауса. Вздымались, как
океанские валы, слушая Шаляпина, погружались в мистические дали
Вагнера... Впервые здесь прозвучали шедевры Рахманинова...
«Какой оркестр, какая точность, какой ансамбль!» — восхищенно
говорил Берлиоз. Уверен, он повторил бы эти слова и сегодня. На
гала-концерте в честь Игр Доброй Воли мне в один вечер
посчастливилось увидеть и услышать «Руслана и Людмилу» Глинки и
«Жар-птицу» Стравинского — две разные по характеру, жанру и
постановке вещи. Два полярно разных композитора. Но единая
гармония, непревзойденный уровень хореографии, фантастические
исполнители партий, уносящийся к традициям своей неповторимой
школы и более чем современный балет, и, конечно, оркестр,
потрясающий культурой и прецизионной синхронностью — скрипки
— за пределами совершенства!..
Проблематично писать о выразительных средствах дирижера.
Музыкальная ткань конкретна и абстрактна, ощутима и эфемерна...
Есть дирижеры, которые «разжевывают» партитуру, есть такие,
которые обозначают вехи, не задевая кончиком магической палочки
глубин подтекста... Знаменитый Кароян не терпел эпатаж и на
непосвященный взгляд казался более чем спокойным даже в
штормовых крещендо. Бернстайн, наоборот, казался ядерным
взрывом даже в камерной пасторали... И здесь есть эпигоны и позеры:
с маской мученика на изломанном гримасой лице дирижер
профанирует страсти, порой совершенно не понимая их природы.
Мощь Гергиева очевидна, как откровение. Он владеет материалом, как
сам Создатель. Его прочтение самобытно и универсально — он
нравится всем, но не как конформист — как духовный двойник
композитора, произведение которого писалось в две руки, — одна из
них, незримая, — рука Валерия Гергиева... Поэтому любая
интерпретация у него — вечно возобновляемая идентификация
оригинала с чувствами и мыслями одного, десятка тысяч и миллионов
людей, слушающих музыку, где бы она ни звучала: в древнем театре
под открытым небом на юге Франции, в Японии, в Милане, в
«Метрополитен-опера», в «Мариинке», с «компакт-диска» или
лазерной «вертушки»...
Как-то Феллини заметил, что на съемочной площадке его
ассистент похож на него, а сам он — на ассистента. Ирония великого
кинорежиссера заключалась в том, что он мог быть небрит и работать
в старой вязаной кофте, а его ассистент — идеально выбрит и в
безупречном костюме с галстуком... Хемингуэй, будучи писателем с

111