Page 115 - ГУДИЕВ - ВЕРШИНЫ

для страждущих и больных. Такая деталь: в микроскопический
перерыв ему на стол кладется баночка пива и сэндвич. Но за дверью —
человек семь, и он им сейчас необходим. Банка открыта, но не выпита.
Сэндвич даже не надкушен. Это деталь — целая сага о скромности,
терпимости, с какой мудрец, вкушая слово, остается глухим к
проблемам собственной плоти...
Как большой художник, он не терпит насилия и нетерпимости и
глубоко страдает от сознания, что мир полон горячих точек, жизнь
человека девальвируется, а беспредел стал обыденным и
естественным, как дыхание...
Сам он очень приветливый, весь светится добром и готовностью
посильно помочь в любом хорошем деле.
Когда мы прощались с ним, был ясный, прозрачный, осенний
день. Театр готовился к гастролям за рубежом. Раннее утро, но колосс
«Мариинки» уже проснулся, — рабочие сцены грузили в два
новеньких трайлера декорации. Валерий, заложив руки в карманы
брюк, с сигаретой в зубах, говорил о проблемах, но лицо и. глаза его
улыбались, и мне показалось, что в вековечной и смертельной схватке
Добра со Злом тонкая дирижерская палочка всегда будет мощней и
желанней меча...

В КАДРЕ И ЗА НИМ

В 1977 году я должен был снимать дипломную работу, и в том же
году, не соизмерив силы и груз, надорвался, порвал легкое. На языке
медиков это называется «пневмоторакс». Меня лечил хороший, но не
«мой» врач, и я должен был плохо кончить. Потом за меня взялся
хороший «мой» — и я выжил. Выписывая меня, мне сказали: не
поднимай ничего тяжелее ручки и рюмки, не делай резких движений,
больше отдыхай. Но мне надо было снимать диплом. Темой я выбрал
строительство Транс-кама. Оператора не было. Вернее, был. Но, во-
первых, я не был уверен, что он согласится. Во-вторых, он болел
каким-то мерзким гриппом с температурой под сорок. Я пришел к
нему. Объяснился. Он спросил: «Когда?» Я сказал: «Когда встанешь».
Он тут же встал, выпил кружку крепкого чая и прохрипел: «Я готов!»
Это был Султан Цориев.
Зимой 1977 года в Зарамаге в термометрах замерзла ртуть. В
нашем вагончике стояло шесть тощих масляных батарей и мы
мужественно мерзли в нем. И конечно, я нарушил запрет врачей —
поднимал и таскал тяжести, делал резкие движения, но целебный
воздух гор и упоение работой оказались полезней рекомендаций и для
меня и для Султана — он вышиб свой грипп, ибо вкалывал с утра до
сумерек, как шатун паровоза... Съемки были трудными. Опасными для
жизни на каждом шагу. После съемки направленного взрыва на
расстоянии сорока метров от ада, когда меня чуть не убило
захлопнувшейся с дикой силой дверцей машины, а Султан в двух

113