Page 129 - ГУДИЕВ - ВЕРШИНЫ

И вдруг случилось — «Пушкин» Хаева! Скульптор нашел
неожиданно емкое, творческое решение, а именно, «выбросил» перед
лицом поэта его руку, подняв ее на уровень лица. А лицо поэта
простыми, почти академическими средствами превратил во
вселенную!.. Пушкин Хаева, таким образом, не вдохновенный
романтик, не задумчивый страдалец, а тем более жертва, а сама
бесконечность со знаком вечной правоты, ибо, как мудро заметила
Ахматова: «поэт всегда прав»... В изгибе, напоминающем нам
стремительную легкость пушкинской строки, является взору рука
поэта — легкая, воздушная, точеная, пронзенная токами
вдохновения... Тропинин, Кипренский, Аненков и еще целый ряд
художников, скульпторов, графиков творили своего Пушкина с
трепетной любовью к поэту, его жизни и творчеству... Может,
стилистика времени, в котором они жили, была созвучна видению
этих мастеров, или же наоборот, видение было созвучно времени, но
время временем, а в лаборатории творца должно находиться место и
аллогизмам, если они лучшим образом решают условия задачи...
Дуэт «рука — лицо, лицо — рука» у Хаева — находка экстракласса.
Даже ординарность бронзы не может подмять под себя полифонию
чувств, бег мыслей и страстей, обуревающих поэта в каждый миг его
пульсирующей, извергающейся, как валы океана на скалистый берег,
жизни... Да и рука поэта у Хаева не рычаг, которым совершаются те
или иные манипуляции, а символ — такая рука бессильна с булавой и
всесокрушающа в ласке, обращенной к младенцу, матери, любимой,
близким... Помню слепок с руки поэта в гипсе: видел его в
Петербургской академии художеств и долго-долго не мог оторвать
взгляд, ибо из сотен тысяч рук, которые пришлось пожимать и видеть
в жизни, таких, как у Пушкина, я не видел ни у кого. Фаланги пальцев,
их сочленения, почти незаметные при взгляде беглом, плоская, как у
струги, ладонь, узкое, граненое запястье, чуть зауженные кончики
пальцев; сами пропорции, напоминающие архитектурный баланс и
взвешенность классической ранней готики, «золотого сечения»
Леонардо... Какая-то неизбывная детскость, ранимость была в
холодном, слепящем белизной гипсе, и вспоминались руки Блока —
более жесткие, но подобные...
У Хаева рука Пушкина — в изгибе лебединой шеи, струи меда,
тонкой ветви под напором ветра... Каждая линия — триумф пластики,
эолова зефира, пушкинской лирики, где «гений чистой красоты» так и
просится к мгновению, которое хочется остановить, потому что оно
прекрасно!.. В руке поэта нет гусиного пера, но оно угадывается, и это
тоже признак безупречного вкуса...
Говорят, глаза — зеркало души... У скульптора возможности
«работать с глазами» почти никакие. Даже «Давид» Микеландже-ло
больше говорит телом, чем глазами... Две вмятины в глазах Пушкина,
исполненные Хаевым, вкупе с другими выразительными средствами

127