Page 128 - ГУДИЕВ - ВЕРШИНЫ

глазами, а лбом...

ПУШКИНСКИЙ СКВЕР
Увидев случайно в мастерской скульптора Владимира Хае-ва еще
в работе в сыром шамоте бюст А. С. Пушкина, я понял, что вижу вещь!
С Хаевым я знаком уже миллион лет, еще со времен наших с ним
университетов, когда он с женой, юной и по-осетински прекрасной
Долорес, обитали в деревянных клоповниках общежития ГИТИСа на
знаменитой Трифоновке у Рижского вокзала Москвы... Я часто
приходил к ним в гости, где чуть ли не каждый вечер собирались
наши друзья: студенты «щукинки» Бибо Ватаев и Костя Бирагов,
студент Суриковского училища скульптор Руслан Джанаев, секретарь
столичного горкома комсомола Юрий Цопанов — «Граф», художник
Заур Абоев — всех не перечесть ... Житье-бытье и наша учеба
творились в начале шестидесятых, в «оттепель», а точнее — в период
заката коммунистических, а еще точнее, лжекоммунистических идей и
институтов, вспыхнувших перед перестройкой, как свет в керосинке,
«отсосавшей» последнюю каплю горючего... Искусство в те времена
было позорно поднадзорно, но эволюция делала свое скромное дело
без революций... Студенты в электричках и общагах пели Окуджаву,
на полную катушку гремела проза Фолкнера, Хемингуэя, Стейнбека, а
из европейцев — Сартра, Камю и Кафки, летела к своему всемирному
триумфу четверка ли-верпульцев. О ГУЛАГЕ и всех прочих мерзостях
нашей счастливой жизни основная масса людей, а тем более
молодежь, ничего не знала...
В каморке Хаевых, даже набитой друзьями до потолка, всегда
почему-то было просторно. Долорес, которую и сегодня все называют
Доля, была всем нам отменной сестрой. В праздники готовила
осетинские пироги, в будни уходящим за полночь или утром деловито
вручала или кулек сухарей, или банку домашнего варенья, или
немного денег... Мы хохмили, спорили, пели, хохотали. Молодость, —
а куда ты от нее денешься?!
С тех пор прошло много лет. Все мы поседели, остепенились, но
Хаев и Долорес, даже с тремя взрослыми сыновьями и потоком
житейских проблем остались неизменны... Вот этот заряд юности,
верность ей, несмотря на рутину однообразных в своей основе череду
лет, меня всегда подкупали и радуют по сей день...
Долорес поет классику, народные песни, она солистка и актриса
музыкального театра. У Хаева нет ни одной работы, где бы не
присутствовал он сам — талантливый и неспокойный. Но все это —
общие слова, и пишу их я лишь для того, чтобы резко оттенить мое вот
уже десятки лет почти прохладное отношение к работам всех наших
скульпторов, включая и Хаева, не потому, что они никакие, слабые
или просто хорошие. За редким исключением, все они или почти все
— не событие...

126