Page 127 - ГУДИЕВ - ВЕРШИНЫ

скупой нежности горца и его высокой, как вершины гор, духовности!..
Интересен второй план картины. Здесь старик, девушка, парень с
сигаретой в зубах — все они дети рода человеческого во времени и в
пространстве музыки, угаданной в них, как и в себе, композитором...
Портрет Чочиева впечатляет композиционным узлом, связавшим в
одно целое знакомые знаки быта и немых свидетелей жизни, из
которых выросла фигура, как вырастает дерево из семени, брошенного
в землю... Продолжая о портретах, отметим пасхальную теплоту
«Лады» — девочки со щенком, портрет Заремы Мзоковой,
стыдящейся своей женственности...
Несколько абстрактных композиций, имеющих названия, но не
обладающих материальным содержанием стилистики соцреализма,
лично на меня произвели впечатление прикосновения... «Подтекста
много, а текста нет», — как писал поэт. Но и в этом ряду, там, где
метафизические упражнения вдруг открывают отвесные двери в
глубины сознания, чувствуешь страх, как перед прыжком через
пропасть... Это «Синяя птица» с таинством яйца, оплетенного
гибкими, цветными дугами рожков, флейт и органа... Это «Попугай»,
сотворенный словно из гашеной извести... Это «Коллизия» — картина,
исторгающая музыкальный аккорд, и, конечно же, «Бык», похожий на
глыбу сталактита, хотя написан он в легких фиолетовых тонах...
Словосочетание «тяжелый рок» если и не всем понятно, то у всех
на слуху. В картинах «Похищение Европы» и «Соблазн» у Харебова —
«тяжелый секс». Обе женщины перенасыщены эросом,
испепеляющим желанием продолжить род, но это не похоть, а
счастливое бремя. Это бремя и страсть на первом полотне укрощает
грубая тектоника древней повозки, и опять же быки, как аллегория
мужского начала...
Вся Осетия в «Песне о Лазаре», в «Сельском празднике», где не
забыт и очумевший петух, несущийся через весь двор. Именно у
Харебова на обруче колеса комья земли горят огнецветом всех пород,
которыми «ошкурена» земля гор... А в картине «Первый трактор» —
черт с ним, с трактором, но горный воздух хрустит в глазах, как
холодный лед, хотя в залах в день открытия выставки нечем было
дышать...
У творца нет лучших и худших работ, — все они его дети. И даже
если кто-то из них неизлечимо болен, все равно он — родной! Но как
бы ни впечатляла выставка работ Алана Харебова в целом, его
«Фальшстарт» приходит к финишу первым. Не человек, а
окровавленная масса несется по дороге жизни к неминуемому концу
из последних сил, масса преследуемая, подгоняемая стаей хищников,
и не это ли онтологическая метафора наших судеб, несвершенной
мечты, неспетой песни, недопитого глотка из чаши Грааля, а, может,
Сократа, пьющего яд с наслаждением мудреца, который, как и его
слепой соотечественник, автор «Илиады» и «Трои», видел — не

125