Page 90 - ГУДИЕВ - ВЕРШИНЫ
P. 90

которые,   со   слов   Мурата,   помогли   ему   провести   свет.   Говоря   об
                  удобствах,   Мурат   заметил,   что   не   отказался   бы   и   от   телефона,
                  которого пока нет, зато есть прямая, можно сказать «горячая» связь с
                  небесами и пространством, захватывающим дух!.. Возвращение под
                  отчий кров сына Мурат воспринял и как отец, и как трудяга, который
                  отныне сможет поделить бремя ноши на двоих. С хорошо скрываемой
                  гордостью Мурат говорит, что сын у него и «фельшер», и сапожник, и
                  плотник,  и жестянщик, и косарь,  и  пахарь, и что без него он бы,
                  наверное, «сломался»... Агкаев не из тех, кто может «сломаться», но и
                  с железным сердцем дрогнешь от мысли, что из города к сыну в горы,
                  как ребенок в руки, просилась его, Мурата, девяностовосьмилетняя
                  мать, которой у него уже нет. Мир праху женщины, которая подарила
                  нам такого человека, как Мурат Агкаев...
                        Что же еще мы видим на пленке фильма «Хижина в горах», а
                  именно так мы назвали его, памятуя холст Курбе с такой подписью
                  художника... Крепкие загоны, в которых Мурат содержит живность, —
                  барашков, крупный рогатый скот, кур... Загоны утром, когда живность
                  выгоняют пастись, а кур клевать зерно... Сына, пасущего у реки отару
                  овец. Волкодава, который по свисту Мурата собирает рассыпавшихся
                  по  холму   овец  в   кучу...   Видим,   как  отец   и  сын,  обтесывая  камни,
                  кладут стену — так рубили камень и всухую срабатывали сторожевую
                  башню, саклю, загон или забор наши предки и пращуры. С древних
                  времен   мало   изменился   и   быт   в   горах   —   и   сегодня   высохшим
                  желудком   животного   заквашивают   молоко,   ручным   жерновом
                  мелется   кукурузная   мука   и   потаенно,   из   белых   рыхлых   комочков,
                  собирается   круг   сыра...   Что-то   есть   и   приятное   в   усталости
                  перекрученного работой тела на вольном воздухе гор, с хлебом-солью
                  не из магазина, с бельем и одеждой, полощущихся на морозном ветру,
                  дующем рывками с вековечных, ослепительно белых ледников...
                        «Приходит страшнейшая из амортизации, — амортизация сердца
                  и  души»,   —  писал  Маяковский.   Подобная  амортизация   стучится   в
                  сердца и души каждого из нас, но если мысль поэта увести в русло
                  таких понятий, как покой, обеспеченность, вера в завтрашний день, то
                  таким,   как   Агкаев,   она   ни   сегодня,   ни   в   ближайшем   будущем   не
                  грозит.   Как-то   мне   в   руки   попался   номер   журнала   «Америка»,   в
                  котором   был   большой   очерк   с   фотографиями   об   одном   из
                  американских городков на Аляске. Был в этом очерке и материал о
                  фермерах, хозяйствовавших в нескольких милях от  городка  в сети
                  небольших,   но   богатых   всякой   всячиной   магазинов,   кафе,   рынка;
                  строгих каменных муниципальных зданий, отличных широких дорог.
                  В   глаза   бросалась   продуманность   инфраструктуры,   обилие
                  телеграфных   и   электрических   столбов,   ухоженность,   чистота
                  ландшафта и еще кое-какие признаки цивилизации, не нарушающие
                  колорит   и   самобытность   местности,   наоборот   —   подчеркивающие
                  неповторимость и обаяние этого массива гор, холмов и рек на суровом



                                                                88
   85   86   87   88   89   90   91   92   93   94   95