Page 60 - МАТРОНА

голову – отруби ее! Но не трогай моего сына. Он ни в чем не виноват.
Егнат словно в камень превратился, в глухой валун – казалось, слова до него не доходят.
– Ни в чем не виноват?! – завопил он вдруг. – А почему же тогда в моем доме нет
детей!? Почему моя семья осталась без потомства?
– Он же совсем маленький, что он понимает? Он же не нарочно, думал, что это игра.
Если бы хоть что-нибудь понимал, разве бы сделал такое? Егнат, пусть твои болезни станут
моими, делай со мной что хочешь, только оставь его, не трогай, не мсти ему за детство…
– С тобой… – издевался он. – Делай, что хочешь… А может, ты вместо жены мне
ребенка родишь?
– Делай со мной, что хочешь, только оставь ребенка, – сквозь слезы повторяла она, стоя
на коленях.
– На все согласна? – хитро улыбался Егнат.
– На все, – плакала она.
– Тогда роди мне детей. Вместо жены…
Она смотрела на него, не понимая, о чем он говорит.
– Ты согласна? – захихикал он.
Она все еще не могла понять – всерьез он или смеется над ней.
– А? – продолжал он гнуть свое.
И тут до нее дошло. Она едва не задохнулась от ярости.
– Собака! – произнесла она низким, осевшим голосом и стала медленно подниматься с
колен.
Теперь уже сверху вниз смотрела на сидящего перед ней зверя.
– Собака! Одноногая собака!
Она зарыдала.
Зарыдав, бросилась в сторону – куда глаза глядят, хоть в страну мертвых, лишь бы
подальше от этого человека, чтобы не слышать его мерзкий голос, забыть о том, что
пришлось ей пережить, стоя перед ним на коленях. Унижение, которым обернулась ее
попытка примирения, было страшнее тех бед и тревог, которые преследовали ее все это
время и к которым она так или иначе притерпелась. До сих пор она боролась за мужа и сына,
но никогда не чувствовала себя оскорбленной. Егнат же словно в грязь втоптал ее, с землей
сравнял.
Она плакала, прислонившись к какому-то дереву, и думала о том, что если уж человеку
суждено оступиться, он тут же попадает под людские ноги. Она понимала: с сегодняшнего
дня жить ей станет еще труднее – на древе ее горестей вырастут новые ветви, совьют свои
гнезда новые беды, но и старые никуда не денутся – останутся при ней, и мучения ее никогда
не закончатся. То, что испытано уже, повторится еще не однажды, и выдерживать это каждый
раз будет труднее, чем прежде. Если уж двери жизни открылись перед тобой, ты обязательно
войдешь – к счастью своему или к несчастью.

13

Ах, если бы она не произнесла, разозлившись, этих слов…
Егнат, конечно, страдал из-за потери ноги, постоянно чувствуя свое увечье,
неполноценность свою, но в то же время он понимал, что потерял ногу, защищая односельчан
и тысячи других людей, и это наполняло его гордостью. Он считал, что люди должны быть
благодарны ему, нести его славу, как знамя. Он думать не думал, что кто-то может
попрекнуть его увечностью, обозвать его одноногим вместо того, чтобы петь ему хвалу и
славить за подвиги. И когда Матрона назвала его в ярости одноногой собакой, он поразился
вначале, а потом стал смеяться, растравляя себя и впадая в безудержный крик.
– Ха-ха-ха! – смеялся он не без гордости за себя. – Одноногая собака!