Page 65 - МАТРОНА

так же, наверное, как Егнат, никогда не забывающий о своей ноге, оставшейся где-то в
чужедальних краях. Засыпая, она думала о том, что роднит ее с сыном, делает зависимой от
каждого его шага, и о том еще, что материнское сердце, под которым вынашивается ребенок,
для того и предназначено, наверное, чтобы жить его радостями и бедами.
Утром она пошла в город. Там жила ее односельчанка Гафи, с которой они вместе
росли. Гафи была чуть постарше и раньше вышла замуж. Муж ее до войны занимал хорошую
должность, и хоть сейчас он был на фронте, Матрона полагала, что у Гафи сохранились
какието связи, да и в жизни она понимает побольше сельских. Гафи обрадовалась ее
появлению, встретила со всей душой, и когда они посидели немного, поболтали, вспоминая
юность, Матрона перешла к делу и, обливаясь слезами, рассказала о своих несчастьях.
– Помоги мне устроить его в детский дом, в приют какойнибудь, – умоляла она. –
Другого выхода у меня нет. Устрой его так, чтобы никто не знал, где он, чтобы его не достала
рука Егната. На месяц устрой, на два. Пусть даже на три. Может, за это время мы что-то
узнаем о Джерджи. Тогда я заберу мальчика… Гафи, пусть твои болезни перейдут ко мне, ты
должна помочь мне, должна помочь…
– Оставь его здесь, – Гафи и сама едва не плакала, – я буду смотреть за ним. Будет
рядом с моими детьми – и тебе, и мне так будет лучше.
– Нет, Гафи, пасть бы мне жертвой вместо тебя, – волновалась Матрона. Ей казалось,
что подруга не хочет помочь ей. – Если я оставлю его у тебя, я не выдержу, обязательно
наведаюсь, и тогда все раскроется, все будут знать, где мой ребенок. Надо сделать так, чтобы
я и сама не знала. Иначе я не смогу утерпеть, приду к нему, и кто-нибудь обязательно меня
увидит. Нет, Гафи, нет, я не должна знать, где он. Устрой его так, чтобы ни я сама, ни
односельчане наши не могли ничего узнать. Ты одна будешь навещать его, будешь мне
рассказывать о нем… Сама я не могу его устроить, Гафи, пусть твои болезни станут моими.
Помоги мне… Послезавтра я приведу его в город. А ты приходи в полдень на автобусную
станцию. Но не показывайся, не приближайся ко мне… Он устанет, уснет и я оставлю его на
скамейке. Тогда-то ты и подойдешь к нему… Чтоб кровавый дождь обрушился на мою
несчастную голову!.. Он проснется, станет искать меня, а ты скажи ему, Гафи, что знаешь
меня и отведешь его ко мне. Обмани его, Гафи, он поверит, он спокойный, ласковый
ребенок… А сама веди его в приют. В такой, чтобы никто из наших односельчан о нем не
знал… Сделай это для меня, иначе мне не жить…
Она плакала, умоляла Гафи.
Гафи смотрела на подругу, и сердце ее обливалось кровью.
– Ладно, Матрона, успокойся, все, что могу, я сделаю. То, чего не смогу сама, мне
помогут сделать знакомые мужа. В одном из детских домов работает наш друг, может, я
устрою мальчика к нему.
– Не говори мне ничего, не надо, и никому не говори, стать бы мне жертвой вместо
тебя! Даже если я умирать буду от тоски, все равно молчи. Ты одна должна знать, больше
никто. И детям своим не говори, их могут обхитрить, а они поверят и расскажут все, что
знают, и тогда я пропала…
– Не бойся, Матрона, – успокаивала ее Гафи, – не бойся…
Они посидели еще немного, и Матрона то умолкала, то снова начинала рассказывать о
своих горестях, о том, что пришлось ей пережить в последнее время. Гафи, как могла,
утешала ее, успокаивала.
К полудню Матрона вернулась к родителям. Она не собиралась задерживаться здесь,
хотела сразу же забрать Доме, чтобы благословить перед разлукой у святилищ его родного
ущелья. Не зная, как отговориться, она попыталась обмануть родителей:
– Я была у дальних родственников Джерджи, – сказала, пряча глаза. – Вы не знаете их,
они живут в городе… Отведу к ним Доме, пусть побудет там, в городе ему безопаснее. Я
предупредила их, чтобы никому ничего не говорили. Никто не узнает, что мальчик у них…
И мать и отец возмутились:
– Даже не думай! Мы никуда не отпустим ребенка! Будем сами смотреть за ним, за руку