Page 80 - МАТРОНА

Она говорила, а на белой скатерти, расстеленной на траве, появлялись куски мяса,
пироги, курица и следом – бутылка водки. Когда Матрона достала большой кувшин с пивом,
лица мужчин просветлели.
– Вот это дело! – радовался Чатри. – В такую жару даже самую красивую женщину
можно променять на холодное пиво!
Он засмеялся, но глянув на потемневшую от злости жену, умолк, недоумевая, и
обратился к зятю:
– Ну-ка наливай, парень!
– Такое пиво не отказался бы пригубить и сам Господь Бог! – наливая и говоря это, зять
и думать не думал задеть таким образом тещу. Она же посмотрела на него так, что он осекся
сразу же, а Венера, перехватившая ее взгляд, не на шутку испугалась за мужа и, не понимая
происходящего, но стараясь развеять сгущавшуюся тучу, с деланной улыбкой обратилась к
матери:
– А мы что, унесем свой обед обратно?
Слова ее возымели действие.
– Сладким должно быть то, что в твоих руках, – сердито проговорила Ната и выложила
свои пироги, которые, конечно, не шли ни в какое сравнение с теми, что уже лежали на
скатерти. Отметив это и отведя глаза, Ната продолжила строго и назидательно: – Если бы
человек думал только о своем животе, чего бы он стоил? Конечно, есть и такие, кто только о
самом себе печется, но Бог им судья…
Лишь зять и маленький сын Чатри не догадывались, в чей адрес это сказано, и теперь,
опять же кроме этих двоих, все понимали, что здесь бушует огонь затаенной ссоры.
Матрона едва сдерживалась. Она так разозлилась, что слова не могла вымолвить. Да и
помогут ли тут слова? И все же она думала, как ответить, как задеть ее, дать понять, что
уважения достойны вовсе не такие, как она, эта убогая Ната, прости ей, Господи, немалые
грехи ее. Матрона думала и о том, что причиной всех ее несчастий стали люди, чемто
напоминающие эту глупую, напыщенную курицу. Это они следили за каждым ее шагом,
совали немытые носы во все щели, безудержно лезли в ее жизнь, опутывали сплетнями,
завидуя и убивая своими погаными языками все, чему можно позавидовать, это из-за них она
потеряла сына, из-за них льет ночами горькие слезы в пустом доме, это они сгубили ее удачу
– сглазили, съели, сожрали, чтобы в ничтожестве своем утвердиться на этой земле…
Матрона вдруг осеклась, почувствовав холод в сердце. “А кто сейчас лезет в чужую
жизнь? – спросила она себя. – Кто собирается наброситься на этих людей и разрушить их
маленькое счастье? – спросила и ответила себе: – Ты, Матрона, ты!” Она попыталась
отделаться от этой мысли, от чувства вины, но и принять неправду не могла: “Ты, Матрона,
ты… Взгляни на них – они живут, как умеют, работают, стараются быть не хуже других, и вот
являешься ты и хочешь унизить, растоптать мать их семейства. И хочешь, чтобы они после
этого ели и нахваливали твое угощение. Разве они просили тебя о нем? Это ты обратилась к
ним за помощью. Кто бы собрал твое сено, если бы не они? Ты хочешь накормить их лучше,
чем Ната, но при этом отравить им жизнь. Да им сухой чурек покажется слаще твоих
разносолов… Почему тебя так разозлили слова Наты? Если бы она, как и ты, жила одна и
заботилась лишь о себе, она бы тоже нашла, что выложить на скатерть. Но ей приходится
думать о семье, а их вон сколько ртов. Может, у нее и нет ничего, кроме этих бедных
пирогов… Вот и скажи теперь, Матрона, кто кому отравляет жизнь – Ната тебе, или ты ей? В
чем она провинилась перед тобой? Если ты мстишь за свои несчастья, то почему выбрала
именно ее? И чем тогда ты лучше тех, кого презирала всегда? Оставь их в покое, Матрона”…
– Эх, Ната, – проговорила она задумчиво, – разве дело в том, сколько чего на столе?
Человеку и краюшки хлеба достаточно, лишь бы делить ее со своей семьей. Была бы дружба
в семье, а прожить можно и подаянием.
Услышав это, Ната растерялась.
– Будь у меня такие дети, как у тебя, – продолжала Матрона, – я согласилась бы и с
голоду умереть. Ей богу, Ната, глядя на них, можно позавидовать твоему богатству… Не то,