Page 84 - МАТРОНА

поступай с деньгами, как хочешь. Дом у тебя неплохой, покупатели найдутся. То же самое и
со скотиной. Мы и сами можем у тебя корову купить…
– Если ты согласна, – продолжал зять, – назови свой срок. Закончи за это время все
дела, продай то, что тебе не нужно будет, а мы в назначенный день приедем на машине. Я
тоже приеду. Все, что захочешь взять с собой, погрузим и увезем.
Она молчала. Ждала, что скажет Чатри. Тот слушал зятя, потом жену и снова зятя и,
наконец, не выдержал:
– Чего вы пристали к ней – продавай да продавай?! Она свое добро всю жизнь
наживала, это вам не козленка продать! Пусть приедут еще раз и обо всем, как надо,
договорятся. Может, они передумали, может, что другое решили, а вам не терпится,
заторопились! Хотите, чтобы у нее не осталось ни кола, ни двора?
– О чем ты говоришь?! – возмутилась Венера. – Доме не такой человек, чтоб обмануть
кого-то. Он бы и сам приехал, если б не узнал, что Солтан собирается сюда. Так что Солтан
говорит от его имени. Потому что он доверяет Солтану…
– Вы еще дети несмышленые, ничего не понимаете! – оборвал ее Чатри. – Нельзя
нажитое враз разбазаривать!
Венера потемнела лицом. Ей не понравилось, что отец назвал ее мужа
несмышленышем, не посчитался с мнением человека, которому люди поручают самые
важные дела. Она и о другом подумала и в упор уставилась на отца: может, не зря
поговаривают, что и он не миновал теплой матрониной постели? Потому и не хочет отпускать
ее из села. Уедет, и ему не о чем будет вспомнить на старости лет…
О том же самом думала и Ната.
– Разве наш зять говорил от своего имени? – набросилась она на мужа. – Попросили
его, вот он и сказал!
Чатри знал свою жену, и сразу же понял истинный смысл ее слов.
– Каждый волен поступать, как считает нужным, – махнул он рукой. – Мое дело –
сторона.
Матрона слушала их, и произойди эта затаенная семейная ссора в другое время, она бы
не удержалась, подбросила хвороста в огонь, но сейчас и настроение было, не то и
обстоятельства не располагали к веселью. Приятно, конечно, что Чатри заступился за нее, (он
всегда был ей добрым соседом), но она знала – он не столько ее защищал, сколько честь села
отстаивал, того самого села, в которое она пришла молоденькой девушкой и в котором
прожила долгую и трудную жизнь. Она уйдет, и село будет уже не то, что раньше, и сама она
станет другой, покинув свой дом. И Чатри, понимая это, хотел все сделать по-людски, чтобы
никто не мог сказать о ней, а значит, и обо всем селе – вот, мол, вышвырнули человека за
околицу, как бездомную собаку. Внимание Чатри было ей приятно, но и он не догадывался о
главной ее заботе, и речь за столом шла об обыденном, о том, что меньше всего волнует ее и
волновало когда-либо, а они распалялись, обижались, спорили, стараясь по-своему
обустроить ее жизнь, и, слушая их, она чувствовала себя потерянной, и душа ее полнилась
печалью.
– Я же не сам, не от своего имени выступаю! – горячился Солтан. – Меня Доме
попросил, так и сказал: я, мол, чужой все-таки, меня она застесняется и может не
согласиться. Он и ей говорил, – Солтан показал на свою жену, – ты, мол, из их села, тебе она
скажет, все, что думает.
Венера встрепенулась, с ласковой одобрительностью глянула на мужа и согласно
закивала головой.
– Вот и скажи, Матрона, – вступила Ната, – скажи свое слово.
Матрона устала, ей надоело слушать, как то, сокровенное, к чему она пришла после
долгих раздумий, становится всеобщим достоянием, вязнет в многоголосице пустых советов
и суждений, покрывается коростой житейщины.
– Хорошо, – проговорила она через силу. – Я согласна.
Едва вымолвив это, она почувствовала перемену за столом. Все смолкли и смотрели на