Page 87 - МАТРОНА
P. 87
Нашлись покупатели и на дом, но она отказалась его продавать. “Торопиться некуда, –
сказала себе, – продать всегда успею. А то ведь и у разбитого корыта остаться недолго”. Она
сидела, прижавшись лбом к теплому коровьему боку, и снова перебирала в памяти свои вещи
– вроде, все, что понадобится ей на первых порах, собрано и уложено. И все равно дел еще
было невпроворот. Тем временем с улицы послышался крик пастуха, гнавшего сельское
стадо на пастбище. Она поднялась, поставила подойник с молоком на ступеньку лестницы,
открыла калитку и выгнала корову к стаду. Уходя, та обернулась к ней и, словно чуя разлуку,
замычала прощально:
– Му-у-у!
Мычание коровы показалось ей горьким плачем. То ли коровьи глаза были в слезах, то
ли ее собственные, Матрона не разобралась. Чувствуя, что разрыдается сейчас прямо на
улице, на людях, она бросилась домой. Провела рукой – слез не было, глаза словно какой-то
влажной пеленой заволоклись. Она снова огляделась – нужно было с чего-то начинать, но
делать ничего не хотелось. Нагромождение вещей, голые стены, беспорядок – где-то она уже
видела такое, но где и когда? Вспомнила, наконец: когда умерли ее родители – сначала отец,
потом мать, – остался дом, какая никакая мебель, имущество, одним словом, и надо было
что-то делать. Дом она продала вскоре, а кое-что из мебели, из вещей перевезла к себе. В тот
день, когда она собрала все это, понавязала узлов, родительский дом – голые стены, вещи,
распиханные по углам, – выглядел точно так же, как сегодня ее собственный. Но тогда дом
обезлюдел, и она управлялась с наследством, оставшимся после родителей. Все, что они
нажили, тогда перешло к их дочери, их единственному ребенку, а куда она везет свой скарб
сегодня, кому оно достанется? Тогда и теперь она чувствовала себя до боли одинокой, но, как
ни странно, эта похожесть успокаивала, ласкала ей сердце. “Все, что есть у родителей, –
думала она, – должно переходить к детям. Может, и добро, нажитое ею, достанется тому, кто
и должен был стать хозяином этого дома?” Она осторожно порадовалась собственной мысли,
и сразу вспомнила и достала, покопавшись в уложенных вещах, заветный сверток – вещи ее
маленького сына, которые она берегла почти сорок лет, – достала и прижала к груди. Она
прижимала их к груди, сидя на голой деревянной тахте, и просидела бы так, наверное, целую
вечность, но со двора ее окликнули, и, спрятав сверток, она вышла на веранду. Это были
соседские женщины. Они сразу же взялись за работу, а она стояла возле них и, как
послушное дитя, делала то, что ей говорили. Они не могли позволить ни себе, ни ей, чтобы
она уехала кое-как. Развели огонь, поставили на него котел с поросячьим мясом, стали
месить тесто, чистить картошку, готовить закуски. Когда ее спрашивали о чем-либо, она
лишь машинально кивала головой, соглашаясь.
Им было жаль, что Матрона покидает село, и они пытались скрыть это за напускной
веселостью, но она, конечно, почувствовала их настроение, и на душе у нее потеплело. Тем
более, что у каждой из них хватало своих забот – заканчивался сенокос, и надо было сгребать
и копнить сено. Но женщины все подходили, словно договорившись, вот и Ната пришла, и
Зара следом за ней, и ей было приятно их появление, и она думала о том, что прожила среди
этих людей всю свою жизнь, и много вытерпела из-за них, ссорилась, ругалась с ними, но
теперь, при расставании, они казались ей близкими и родными. Деланная живость их
вызывала в ее памяти что-то знакомое, пережитое, и она пыталась вспомнить, что именно, но
отвлеклась и перестала думать об этом. Ближе к обеду послышался шум машин, и появились
те, кого они ждали. Доме, Солтан и шофер грузовика. Доме приехал на собственной машине,
Солтан сидел рядом с ним. Когда машины остановились у ворот, женщины всполошились
вдруг:
– Где мужчины? Гостей должны встречать мужчины!
Ната подозвала кого-то из крутившихся рядом мальчишек:
– Наш дома сейчас. Беги, скажи-ка ему, пусть идет сюда.
Как только Доме и Солтан вышли из машины, их окружили дети, двинулись навстречу
женщины. Солтан, как и полагается зятю, вел себя по-свойски: перешучивался с женщинами,
балагурил, подбадривал своих спутников.