Page 103 - ГУДИЕВ - ВЕРШИНЫ
P. 103

ну, Симонову... Нелеп был в ней Шолохов, фартовы Виктор Некрасов,
                  наверное, и Гроссман...
                        Представить себе танкистом актера Николая Саламова я не мог и
                  не   могу   по   сей   день.   Ювелир?   Да.   Возможно,   детский   врач,
                  гоголевский конторщик или тень, сошедшая с росписи Ну-зальской
                  часовни, но только не танкист. Тем более — дерзкий до бесстрашия,
                  расчетливый   и   сорвиголова   в   ситуациях,   полных   драматизма   и
                  непредсказуемости...
                        Об этом потом.  А пока мы сидим в гримерной театра, и он с
                  заметным наслаждением рассказывает мне, автору сценария будущей
                  короткометражки   о нем,  эпизоды  жизни, замешанные  на  десятках
                  жизней   близких,   знакомых   и   случайных   в   его   судьбе   людей...
                  Профессиональная   память   актера   и   драматурга   высвечивает   все
                  уголки бесконечной сцены, где «все мы актеры»... Детали, нюансы,
                  вплоть до запаха и цветовых гамм, в каждой его фразе, блоке, массиве
                  воспоминаний. Рассказ льется свободно... Порой мысль цепляет что-то
                  из глубин, предшествующих ей, начинает скакать, метаться, и в этом
                  хаосе   незаметно   для   меня   самого   выстраивается,   кристаллизуется,
                  обретает дух и плоть «мир Саламова», — чувства и мысли, события и
                  факты, нагромождаясь, делают его неповторимым, близким и мне,
                  ибо все мы — люди, и каждому из нас дорога наша жизнь, какой бы
                  она ни была, потому что другой у нас не будет...
                        «Я родился в Ардоне в 1922 году. У меня — две сестры и два брата.
                  Родители были простые и не простые крестьяне... Отец жив и сейчас.
                  Ему сто лет. Мама, Ареш — имя ей офицер старый дал, дожила до
                  восьмидесяти лет.
                        В ряду домов Саламовых наш был самым никудышным. У отца
                  был брат Микала. Некий Гайтов, благодетель, устроил его подметалой
                  в Майкопе, на железнодорожной станции. Потом, мол, может, устрою
                  кондуктором.   Скопил   деньжат   на   пол-лошади.   На   лошадь.   Купил
                  паровую   мельницу.   Два   брата   отстроили   два   кирпичных   дома.
                  Зажили. Это — при НЭПе. Им говорят: «Кончайте — таких сейчас
                  расстреливают».   Расстрелять   не   расстреляли,   дом   не   отобрали,   но
                  новый   сарай   по   кирпичу   разобрали   себе   соседи,   когда   нас
                  раскулачивали...   Отец   это   пережил.   Вступил   в   колхоз.   Как-то
                  приходит   и   говорит:   «Зерна   много,   одежды   —   нет».   И   завершил:
                  «Здесь мы останемся с голым задом...» Чем он только не занимался...
                  Тянул   в   село   радио...   Был   у   него   порок   или   нажил   его,   —   врачи
                  рекомендовали   больше   ходить.   Кто   ходит   больше   пастуха   или
                  почтальона?   Разносил   письма.   Говорил:   «Влюбленные   так   часто
                  пишут, что я не успеваю разносить...»
                        Семилетним Коля Саламов стал школяром, а в четвертом классе
                  написал пьесу. Комедию. Все смеялись. Где-то в начале тридцатых
                  начал писать стихи. А в тридцадь шестом в Ардон приехал театр.
                        Человек   благодарный,   добрым   словом   он   поминает   Хосроева



                                                               101
   98   99   100   101   102   103   104   105   106   107   108