Page 108 - ГУДИЕВ - ВЕРШИНЫ
P. 108

Лицемерный стих, как деревянное железо, из области несоответствий.
                  Да,   стихи   его   тихи.   Тихи,   как   чрево   ядерного   реактора   в   рабочем
                  режиме. В этой тишине можно слышать стук собственного сердца,
                  маятника наручных часов, но энергия за свинцовой плотиной защиты
                  может тяготеть к знаку бесконечности...
                        Почему-то   вспоминается   озорной,   вихрастый   и   любопытный
                  Гаврош, когда читаешь:
                                          Моим стихам не выплатил я дани.
                                          Они меня торопят: мы не ждем.
                                          Я их писал в пути на чемодане.
                                          Я их писал под солнцем и дождем.
                        Все   стихотворение   целиком   звучит   клятвой   творческой   чести
                  поэта в его нелегкой дороге по жизни, поэтому стихи Дзахова ему
                  верны «до и после точки» — они не коммутируются, не монтируются,
                  не перебрасываются, как детали машины, они из мироощущения, не
                  похожего ни на какое другое, — эта персональ-ность — от глубины
                  пережитого, от степени искренности, от мастерства, добытого ценой
                  сомнений и стоической веры в себя и в работу. Ибо «все проходит, как
                  вечер. Остаются дела».
                        В   стихотворении   «Воспоминание   о   Ленинграде»   есть   такие
                  строки: «... и в платье белом, опершись на шпили, седая ночь над
                  черною Невой». Что это? Эпитафия к блоковской Прекрасной Даме
                  или мир Ахматовой — ее чеканный профиль, царственная осанка, ее
                  Петербург,   который,   как   оборотень,   поменял   имя,   чтобы   не   стать
                  жертвой временного времени...
                        Смотрите, как по-мужски, короткими фразами поэт вызывает из
                  небытия наиба Шамиля Байсангура Беноева:


                                          Изрубленный,
                                          с побитыми руками
                                          и без ноги,
                                          отхваченной огнем,
                                          из плоти весь, —
                                          он крепче был, чем камень.
                                          Вскочивши на коня, —
                                          он был конем.


                        У нас во Владикавказе есть район, который в обиходе называют
                  «Осетинкой».   Город   наш   разросся,   но   этот   район   еще   вчера   был
                  сердцевиной,   нервным   узлом,   главным   геном   воспроизводства
                  исконно   осетинской   этики,   морали,   культовых   отправлений,
                  национальной памяти... Возможно, сегодня этот клочок земли, как
                  шагреневая кожа на углях времени, не наберет и сотни дворов, но так
                  было, я это хорошо помню.  До начала шестидесятых здесь можно
                  было еще уловить аромат тех лет... ворота без замков... гостевание без



                                                               106
   103   104   105   106   107   108   109   110   111   112   113