Page 105 - ГУДИЕВ - ВЕРШИНЫ
P. 105

сцену   без   тяжких   сомнений   в   полноценности,   самодостаточности
                  после ада войны, ран и опыта, который не только формирует, но и
                  деформирует, разрушает, сводит на нет то, что с любовью и старанием
                  строилось вчера...
                        «В театр — ни шагу. И какой я герой-любовник? И вообще, ничего
                  не  получится!»   —  таков   был  вывод,  без  рисовки,  но   с  горечью.   К
                  счастью,   вывод   временный,   —   если   Бог   дал,   сатана   сомнений
                  бессилен!..
                        Когда   актера   хвалят,   перечисляют   массу   его   достоинств.   Как
                  правило,   лучшим   из   них   бывает   его   универсальность.   Конечно,
                  Саламов — универсал: в «Короле Лире» он играет и Эдгара (сына), и
                  Глостера (отца). Глуповато-хитроватый сэр Эндрю из «Двенадцатой
                  ночи»   в   священнике   из   «Ромео   и   Джульетты»   преображается   в
                  мудреца   кафедральной   сдержанности,   за   которой   —   человечность,
                  выстраданная между Богом и мирскими страстями... Но ведь есть еще
                  и   Тартюф   —   не   священник,   а   святоша!   Пастух,   слуга,   предатель;
                  великий Мольер и великий в своем ничтожестве Гитлер, вызвавший,
                  кстати, аплодисменты блестящим са-ламовским гротеском — в нем
                  комизм в оскале варварства, а это уже — патология. Что и требовалось
                  доказать. Говорят, Б. Е. Кабалоев просил заменить его в этой, казалось
                  бы,   микроскопической   роли,   —   надо   же,   затмевает   Димитрова!
                  Сбылась и давняя мечта сыграть Буца из «Двух сестер», Буца, которого
                  он видел мальчиком, а играет — мужем. Итак, универсал. Конечно, это
                  хорошо: налицо большой жизненный опыт, способность прочтения
                  тончайших нитей в замысле автора, счастливая способность ощутить
                  пласты родственных и далеких культур... И тем не менее, Саламов в
                  ряду, пусть и блистательном, других актеров стоит особняком. На мой
                  непросвещенный   взгляд,   потому   что   тандем   «комедия   —   драма   —
                  трагедия» у него не единство противоположностей, а единый монолит
                  с мощной проникающей диффузией одного в другое, ибо содержание
                  жанров   зависит   от   взгляда   на   них,   от   духовного   ракурса.   Может,
                  поэтому комизм его — трагичен в силу скоротечности человеческой
                  жизни   и   обреченности   лучших   из   ее   начинаний...   Юмор   так   и
                  брызжет из Габо в «Чести отцов», но именно Габо жертвует собой во
                  имя   другого,   не   задумываясь   о   ценностном   соотношении   этих
                  жизней... Говорят, Д. Темираев задавался вопросом: «Он (Саламов)
                  актер комедийный или трагедийный?» Ответ на этот вопрос — судьба
                  Саламова и человека, и актера, и драматурга, жившего много лет в
                  гримуборной театра, не нажившего за все годы никакого добра, кроме
                  того, которое он дарит... Ответ — в неосуществленных замыслах, в
                  десятках пьес, лежащих мертвым грузом в ящике рабочего стола, в
                  ровных отношениях со всеми режиссерами, с которыми приходилось
                  ему   работать.   Последнее   —   не   конформизм,   не   мимикрия,   а
                  открытость,   распахнутость   художника,   не   обманывающегося   и   не
                  обманывающего   других   ни   всенародной   славой,   ни   аскезой



                                                               103
   100   101   102   103   104   105   106   107   108   109   110