Page 110 - ГУДИЕВ - ВЕРШИНЫ

И крышей.
И стеной.
Осталось их не больше полусотни...
Куда надежней городские, те...
Пока поймешь,
что дело не в высотных,
а просто
в очагах на высоте...

Может поэтому, говоря о горах, поэт заключает: «... Над вами я
летал на самолетах, но выше вас я не был никогда»!
Часто стихи делят на поэтические жанры. У Дзахова все стихи о
любви. Но завидна сдержанность, встречающая натиск, как щит —
меч. Стихи о трагически погибшем сыне — тоже о любви. И в этих
стихах, дымящихся, как бикфордов шнур, прихваченный мертвым
узлом к сердцу поэта, но отца — суровая сдержанность горца,
потерявшего, может, все, но не честь, а честь не тиражируется и
сторонится публики...
Стих о телефонах-автоматах — тоже о любви, — спасибо, что поэт
нашел симбиоз научного открытия и человечества не
антагонистическим, чем принято сегодня пугать взрослых, а
гармоничным, ибо все в мире зависит не от робота, а от человека.
Оборачиваясь на свои семнадцать, без назидания, но твердо, он
говорит о ресторанах, шире — об индустрии развлечений, и
завершает: «Но я-то знаю цену ресторанам. Хоть дорого — дешевая
цена». Ему жаль тех, кто этого не понимает, но еще больше ему жаль
юных жертв державного патриотизма, интернационализма и прочих
«измов», работающих на политическую конъюнктуру. В одном из
стихотворений, не попавших в сборник, призывной квиток
военкомата для поэта не только «священный долг» (фраза из стиха). В
контексте афганской авантюры стих Дзахова — самый точный
эпиграф к надмогильным стелам потерянного, а точнее —
расстрелянного поколения...
Любое ощущение или мысль уже на бумаге в поэтической строке
может или умереть или воскреснуть и обрести вторую жизнь. Алхимия
здесь бессильна. Как и ученость. И только поэт слышит, как «за
тонкими стеклами, тише всяких завзятых тихонь, вдоль по берегу
Терека, около плещет море легенд и стихов...» Разве придумаешь
строку из трех слов «мгновенная невысказан-ность лета», если этот,
почти поплавковой невесомости всплеск не возник сам, как феникс из
пепла, без насилия опыта.
Любовь имеет тысячи определений, но у Дзахова любовь — не
гетевское продолжение рода и не фрейдистская сексуальная
казуистика, в меньшей степени даже чувство близости. Для него
любовь — нравственный подвиг, а подвиг этот — гарантия бессмертия

108