Page 149 - ГУДИЕВ - ВЕРШИНЫ
P. 149

поздно — четко работала репрессивная машина. Гимны, по образному
                  выражению одной из жертв «светлого завтра», стали перерождаться в
                  проклятия.   Сквозь   зубы.   Оттепель   —   еще   не   лето.   Да   и   она   была
                  короткой.   Замордованные   идеологией   и   «хорошей»,   на   скотский
                  манер, советской действительностью, и сегодня еще, за порогом века
                  двадцатого — миллионы наивных «чистят себя под Лениным», хотя
                  понять   их   можно   —   новая   политическая   элита   от   доморощенных
                  демократов до самодеятельных фашистов никакое общество устроить
                  не могут. Третьего, как всегда, не дано. России не дано...
                        Какая   же   Россия   у   Кибирова?   Я   бы   сказал   осмысленно   —
                  переосмысленная.   Ощущение,   что   фотокором   или   же   оператором-
                  документалистом он «отщелкал» ее всю, а потом, рассыпав фотки и
                  нарезав кадры хроники, слепил коллаж, где-то собирая мысль в кулак,
                  где-то отдаваясь наитию... Но видение поэта здесь не контактное —
                  подобно шатуну, оно имеет «рабочий шаг» и даже в стихе-репортаже
                  возникает эффект ретроспекции, придающий объем и значимость и
                  полотну, и эскизу... Огромное количество всевозможных сокращений,
                  понятий-вех, которыми нашпигованы чуть ли не все стихи сборника,
                  четко определяют время, географию действа и наш мертвородящий
                  фетишизм   всех   этих   «Осовиахимов»   «ЛЭП-500»,   «Госстрахов»,
                  «собесов», «ГЭСов», «АЭСов», «ДК», «БАМов», «МХАТов», «ЦУПов»,
                  «ЖЭКов» и прочая, и прочая...
                        Как осколки в заживающих ранах, они сладко чешутся, болят в
                  могучем и ущербном теле России, этого двуглавого орла, двуликого
                  Януса,   где,   хочешь   не   хочешь,   еще   вчера   уживались   уникальные
                  полеты Чкалова, почин Стаханова и подвиг челюскинцев с девятым
                  валом сами знаете чего. «Железный занавес», а по существу, стена
                  зоны, вопиюще-иезуитское несоответствие официальных деклараций
                  и   жизни   как   таковой,   ежесекундно,   словно   кислотой,   разъедали   и
                  умерщвляли корни, генезис, и, в конце концов, лик народов Союза
                  Советских, и в первую очередь самой России, оказавшейся на сей день
                  в положении жертвенного палача. Каков привет, таков и менталитет.
                  Кафель   Курского   вокзала   у   Кибирова   —   липкий.   Народ   —
                  »многоликий   и   безликий».   Полемизируя   с   благодушным   «С   чего
                  начинается Родина», поэт блестящим образом «списывает» сценку с
                  клинской электрички, где трое молоденьких оборвышей — девка и два
                  парня,   страшно   матерясь   и   слушая   «Модерн   токинг»   из   поганой
                  магнитолы,   готовы   задрать   любого,   кто   помешает   им   вписаться   в
                  законную жизнь... Вот вам и «загадочная русская душа». Точно как у
                  Окуджавы: «Ему бы что-нибудь попроще, а он циркачку полюбил»...
                  Наша чахоточная духовность не избирательная (Большой, Эрмитаж,
                  Моисеев),   а   в   тираже   народонаселения   весомо,   ярко,   зримо
                  развенчана   в   «Воскресенье»   поэта.   Речь   идет   о   воскресенье   за
                  городом,   но   у   Кибирова   жалкий   отдых   с   мордобоем   и   кровью
                  завершается проклятием высших сил, объявляющих, что «времени не



                                                               147
   144   145   146   147   148   149   150   151   152   153   154