logo

М О Я    О С Е Т И Я



НАКАНУНЕ

<I>

Текущий 1897 год является для Кавказа чем-то необычным. Смена высшей кавказской админист­рации, слухи об оставлении своих постов началь­никами Терской и Кубанской областей, всевозмож­ные проекты, комиссии, открытое обсуждение в печати наболевших ран и способов их лечения — все это дает полное основание думать, что наш край переживает весьма важный исторический момент. Предугадать в деталях ближайшие последствия со­вершающихся на наших глазах событий очень трудно, но навряд ли можно впасть в большую ошибку, если взять на себя смелость обрисовать в общих чертах те задачи, какие будут у нас поставлены на первую очередь. Не забегая вперед на основании своих личных наблюдений и выводов, мы позволим себе обратиться к такому компетентному ис­точнику, каким в данном случае, несомненно, яв­ляются «Санкт-Петербургские ведомости». В обширной передовой статье «Нужды Кавказа» эта почтенная газета, совершенно беспристрастно пе­речисляя все мероприятия правительства для раз­вития производительных сил богатейшего в мире края и для поднятия экономического благосостоя­ния его населения, приходит к прискорбному заключению, что «промышленность на Кавказе и по­ныне стоит на крайне низкой ступени развития и за весь этот, со времени присоединения, продолжительный период она весьма мало подвинулась вперед; все же благие начинания правительства в этой области не принесли краю почти никакой пользы».
«Несомненно,— говорит газета,— что главная причина этого явления кроется в значительной кос­ности и отсталости в культурном отношении кав­казского населения, весьма ограниченного в своих жизненных потребностях и привыкшего с давних времен к удовлетворению этих потребностей теми дарами природы, которые, благодаря благоприят­ным климатическим и почвенным условиям местности, даются ему без особой затраты физических и умственных сил» и т. д.
Не вполне соглашаясь с почтенной газетой во второй части этого положения, мы, тем не менее, указанную причину признаем весьма немаловажной в безуспешности правительственных мероприятий. Зато гораздо большее значение мы придаем следующей.
«С другой стороны, различные созданные пра­вительством учреждения или устроенные при его содействии в интересах отдельных специальных нужд населения, долженствовавшие служить как бы образцами для подражания, не имели успеха главным образом потому, что были созданы людь­ми пришлыми, мало или вовсе незнакомыми с бытовыми и природными условиями как всего края вообще, так и отдельных его областей в частности. Не имели также успеха и отдельные начинания частных лиц, занявшихся улучшением той или другой отрасли промышленности, именно потому, что большинству этих пионеров, не вооруженных в достаточной степени теоретическими и практически­ми знаниями местных природных и бытовых усло­вий, приходилось да и поныне приходится ощупью и впотьмах вырабатывать рациональные приемы и основы их промышленной деятельности. Всем та­ким начинаниям не предшествовало систематичес­кое научное разрешение различных теоретических и практических вопросов местного промышленного хозяйства, всестороннее же изучение всех быто­вых сторон местной жизни и разрешение возника­ющих практических вопросов не могло быть по си­лам частной предприимчивости хотя бы даже при материальной поддержке со стороны правительства: оно вызывало массу непроизводительных расходов времени и материальных средств и раньше или поз­же должно было сломиться под тяжестью целого ряда неудач, с которыми неизбежно сопряжено всякое предприятие, не обоснованное прочно на систематических указаниях положительного опыта».
Мало того, нам прекрасно известно, что многие из этих частных предпринимателей, являясь под благовидным предлогом культивирования края и заручившись всеми поблажками, с волчьей жадно­стью принимались за удовлетворение своего аппе­тита и, благодаря этому, с первых же шагов посе­ляли в туземцах чувство недоверия и даже вражды к своему делу, а при весьма естественной потом неудаче всячески старались обвинять местное насе­ление и снова вымаливали себе новые льготы и субсидии. О деятельности таких пионеров у нас гово­рилось немало, да, надо полагать, придется гово­рить о них еще не раз.
Если туземцы, «довольствуясь удовлетворением самых ограниченных своих потребностей, живя обособленно и вдали от влияния каких-либо вне­шних более культурных элементов и заразившись от продолжительной совместной жизни с мусуль­манскими народами достаточной долей восточного фатализма, не выработали да и не могли вырабо­тать в себе никакой предприимчивости и духа частной инициативы, т. е. всего того, что у других народов является или в силу экономической необходимости, или в силу развивающегося духа подражания», то во всяком случае эти же «дикари» сумели сохранить такие традиции, какими может гордиться лучший европеец. Рыцарская неприкосновенность чести, святость долга, верность данному слову и многое другое до того присущи каждому туземцу, что с ним следовало бы считаться всем тем, кто действительно является к ним с просветительными целями. Иначе, при наличности таких качеств, всякая неблаговидная эксплуатация их непочатых сил и богатств всегда будет вести к не­равной борьбе капитала с местными традициями, что в конце концов должно будет разрешиться если не вымиранием, то или полнейшим экономическим, или нравственным упадком населения. «Санкт-Петербургские ведомости» если и не высказывают этого открыто, то во всяком случае ясно сознают это.
Газета говорит, что «в каждой отдельной мест­ности различные отрасли сельского хозяйства, как виноделие, садоводство, хлопководство и др., для своего успешного развития и усовершенствования должны предварительно пройти путь опытного разрешения практических и теоретических вопросов среди той самой обстановки, в которой они суще­ствуют или подлежат развитию.
Тем большая необходимость в таком разрешении практических вопросов представляется для Кавка­за, столь отличного во многих отношениях и от внутренних губерний России, и от Западной Европы, применительно к которым до сих пор только и вырабатывались сельскохозяйственные знания. Одно уже искусственное орошение, являющееся во многих обширных районах Закавказья необходимым условием успешности сельскохозяйственной культуры, создает такую своеобразную обстановку для сельского хозяйства, что делает почти немыс­лимым проведение в жизнь готовых указаний, без предварительной опытной проверки их пригодности для местных условий. Затем, если даже в деле обрабатывающей промышленности технические приемы, издавна выработанные и постоянно совер­шенствуемые в других более культурных странах, оказались не все одинаково применимыми к нашей фабричной промышленности, и немногим более энергичным кавказским фабрикантам пришлось, применяясь к местным бытовым условиям, многие из таковых значительно изменить, то в сельскохо­зяйственной и горнозаводской промышленности на Кавказе местные бытовые и естественные условия и подавно не допускают шаблонного применения готовых форм и образцов, выработанных в других сферах и при другой совсем обстановке.
Таким образом, ясно, что одно лишь предвари­тельное и опытно-практическое изучение местных условий и особенностей, имеющих значение в каж­дой отдельной специальности, может дать прочную основу той или другой отрасли промышленности, вне которых всякие правительственные, обществен­ные или частные начинания, приноровленные к отдельным частным вопросам и нуждам, вне связи с общими потребностями жизни края, будут иметь лишь характер случайный и лишены будут прочной почвы, нося в себе самих все зародыши неуспеха».
Весь вопрос сводится только к тому, каким спо­собом разрешат великую задачу поднятия произво­дительных сил нашего края... По мнению газеты, учреждение на Кавказе высшего научно-техничес­кого института, который направил бы сельскохо­зяйственную, обрабатывающую и горнозаводскую промышленность на правильный путь развития и дал бы им возможность основаться на твердой по­чве и на вполне рациональных началах, является неотложной необходимостью.
Создание такого института — прямая задача пра­вительства, так как оно превышает все материальные и духовные силы местного населения.
«На Кавказе, более чем где-либо, правительство не может отказаться от роли опекуна и попечите­ля,— сказал бывший министр государственных имуществ М. Н. Островский на торжестве закрытия кавказской сельскохозяйственной выставки, бывшей в Тифлисе в 1889 году,— и на первом плане его попечительства должна стоять забота о пра­вильном поземельном устройстве населения, о распространении среди него грамотности и возможно больших сведений по всем отраслям промышленности и сельского хозяйства».
Для того, однако, чтобы ввести в среду кавказ­ского населения «возможно больше сведений по всем отраслям промышленности и сельского хозяйства», крайне недостаточны, как показал опыт предшествовавших годов, все паллиативные меры, принятые правительством до сих пор в виде устройства различных специальных опытных учреждений, долженствовавших служить местному населению образцом для подражания. Только высшая специ­альная школа может дать своим питомцам возмож­ность пройти тот предварительный путь изучения местных условий края, без знания которых невозможно приступить к той или другой промышленной деятельности.
Давно назревшая и всеми сознанная нужда в учреждении в крае высшего специального учебного заведения сознается и г. попечителем Кавказского учебного округа. Придавая особое значение промышленному образованию подрастающего поколения, г. Яновский находит, что для распространения сре­ди населения такого образования необходимо уст­ройство специальных учебных заведении, которые могут быть открываемы только на счет правитель­ства, так как местное население не обладает доста­точными для этого материальными средствами. Признавая весьма недостаточными те профессио­нальные занятия, которые ведутся во многих на­чальных и городских школах вверенного ему окру­га, г. попечитель ходатайствует перед своим выс­шим начальством  об устройстве хотя бы двух средних училищ, одного — для Северного Кавказа и одного — для Закавказья. «Такие специальные заведения окажут несомненные услуги населению прочной постановкой дела обучения профессиональ­ным занятиям, распространению коих в населении я придаю особо важное значение».
По мнению же газеты, только в учреждении здесь, на месте, высшего технического учебного заведения кроется теперь единственная возможность спасения кавказского населения и главный источ­ник его промышленного прогресса; «оно лишь способно было бы дать краю тот необходимый и недостающий ему ныне контингент научно подготовленных людей, которые могли бы направить все отрасли промышленности на правильный рациональный путь и приступить к правильной эксплуатации тех многочисленных природных богатств края, которые еще спят непробудным сном, не принося населению и сотой доли той пользы, которую они могли бы принести.
Таким высшим учебным заведением мог бы быть учрежденный в крае политехнический институт с сельскохозяйственным и горным отделениями. Та­кой институт, вооруженный всеми средствами для правильной научной постановки соответствующих опытов в сфере сельскохозяйственной, обрабатыва­ющей и горнозаводской промышленности, вдохнул бы новую жизнь во всю промышленную деятель­ность края.
В вопросе о месте устройства политехнического института газета склонна отдать предпочтение Тифлису — как по центральному положению в крае этого города и по сосредоточению в нем всех адми­нистративных и культурных сил Кавказа, так и потому, что тифлисское городское общественное управление, возбудив в конце 1894 года, в бытность здесь г-на министра земледелия и государственных имуществ, ходатайство об устройстве на Кавказе политехнического института и побуждаемое жела­нием принести с своей стороны посильные жертвы для содействия в осуществлении столь важной для промышленной жизни края меры, постановлением своим, состоявшимся 5 сентября того года, уже оп­ределило предоставить в распоряжение министерства для этой цели 100 тысяч рублей на единовременные расходы и до 200 десятин земли в районе городских дач, где это окажется для предполагае­мого института удобными».
От души приветствуя такое необычайно трезвое отношение к нуждам нашего края почтенного орга­на, мы глубоко верим в скорейшее осуществление этой поистине заветной мечты всей здравомысля­щей части туземного населения Кавказа, которой дороги интересы родины и которая давно и открыто идет навстречу всем благим начинаниям правительства.
В прошлой статье мы уже высказали свою уве­ренность в том, что край наш переживает в высшей степени важный исторический момент и что мы находимся накануне таких реформ, которые корен­ным образом изменят существующий у нас порядок вещей, и, конечно, к лучшему. После чудовищ­ного похода на туземцев Кавказа многие газеты с некоторого времени совершенно изменили свой тон и в больших передовых статьях стали выяснять истинные причины разбойничества и констатируемого вообще беспорядка на Кавказе. Даже «Новое время» с легкой руки «Гражданина» снизошло до требований здравой логики. В своей статье «О кав­казских разбойниках» от 9 февраля текущего года эта всеведущая газета, останавливаясь на воспоми­наниях старого кавказского офицера, помещенных в «Гражданине» под общим заглавием «Разбойни­чество на Кавказе», говорит: «Описывая свой пер­вый туда (на Кавказ) приезд как раз после умирот­ворения края (1864 год), автор говорит, что в те блаженные времена разбоя не было. Пошаливали только на «линиях», что объяснялось остатками пре­жней ненависти к русским. В начале семидесятых годов спокойствие и безопасность исчезают и с каж­дым годом разбойники нарождаются, как грибы. Автор дает целый ряд объяснений такому явлению. По его мнению, главная причина кроется не в ос­лаблении значения русской власти в глазах ту­земцев, а в коренных изменениях экономического и административного строя страны. Такое мнение человека, видимо знакомого с краем и доброжелательного, весьма важно, так как еще недавно в пе­чати раздавались жалобы, что престиж наш на Кавказе так ослабел, что хоть вновь завоевывай Кавказ! Как на важнейшие изменения в общем строе, автор указывает на освобождение крестьян от кре­постной зависимости, отсутствие до сих пор во многих местностях размежевания, нерациональное при­менение судебных реформ и, наконец, неудовлет­ворительность личного состава администрации».
Не вполне соглашаясь с автором «воспоминаний» в том, что в те блаженные времена разбоя вовсе не было, газета тем не менее признает, что «настоящее разбойничество началось после освобождения крестьян. Реформа была введена уже давно, а многих крестьян до сих пор еще не наделили землей. Местное население обвиняет в этом мировых посредни­ков, которые до сих пор не могут разобраться в претензиях помещиков и крестьян. Из-за выгонных мест и воды постоянно возникают споры, нередко кончающиеся кровопролитием, вследствие воин­ственного темперамента населения. Спор о границах тоже часто кончали свалкою; убийца спасался и поневоле делался разбойником (в свое время не­мало говорилось о вражде князей Андрониковых и Вачнадзевых). Вопрос о распределении воды ведет к тому же. Хотя при великом князе Михаиле Николаевиче и было сделано немало для улучшения орошения Закавказья, но и теперь этот вопрос не доведен еще до конца; к нему должен быть приме­нен местный обычай, по которому вода есть общее достояние, как и воздух».
К этому надо добавить еще вопрос о «хизанах». С этими хизанами теперь тоже происходят посто­янные споры из-за земель, кончающиеся нередко кровопролитием.
Неоднократно возбуждаемый хизанский вопрос при покойном князе Дондукове-Корсакове совсем не получал движения.
«Крестьянская реформа, нанеся тяжелый удар былой патриархальной обстановке в связи с пре­кращением войны на Кавказе, поставила лицом к лицу с нуждой большинство мелкопоместных дво­рян и князей, им же имя легион. Кроме уменья хорошо владеть оружием и джигитовать, большинство их не имело, да и теперь не имеет никаких познаний. Крестьяне, как более трудолюбивые, а отчасти и армяне стали скупать у них земли. Оставшись без земли, они не знают, что делать, и начинают пускать в ход предметы, которыми лучше всего владеют, т. е. оружие».
Дальше газета начинает опять «лукаво мудрство­вать» и впадает, конечно, в обычный свой тон про­поведника «натиска, быстроты и расторопности».
Гораздо обстоятельнее и беспристрастнее обсуж­дает этот вопрос более умеренная часть русской пе­чати. Но авторитетность газет далеко, конечно, не может сравниться с компетентностью известного юриста-оратора А. Ф. Кони, который на последнем годовом собрании Санкт-Петербургского юридичес­кого общества перед многочисленными слушателя­ми ярко изобразил картину тяжелых судебно-бытовых условий на Кавказе.
«Новости», посвящая речи А. Ф. Кони специальную статью «Больная юстиция», совершенно справедливо замечают в ней, что Кавказу суждено привлекать внимание не одних лишь поэтов.
«Для юриста-наблюдателя эта страна — кладезь новых впечатлений, так как в ней судебные поряд­ки сложились своеобразно под влиянием различ­ных обстоятельств.
На первом месте следует поставить бытовые ус­ловия. Достаточно указать на сохранившийся по­всеместно на Кавказе обычай носить при себе ору­жие,— обычай, освященный веками, семейными и национальными традициями. Кавказский туземец, можно сказать, родится с оружием; носит его как фамильную драгоценность. Нередко можно встретить такого туземца в нищенских лохмотьях, на которых живописно красуется кинжал.
Между тем наш устав о предупреждении и пресечении преступлений запрещает ношение оружия, а уложение о наказаниях весьма строго наказывает сопротивление властям, грабеж и кражу, если при совершении этих преступлений подсудимый был вооружен. И вот населению Кавказа приходится расплачиваться за свой обычай. Сопротивление оказывается всегда вооруженным, грабеж — разбоем, а пустое похищение движимого имущества — вооруженной кражей, и судебный приговор является прямо несогласным с жизнью. В противном случае, если в основу его ляжет сознание бытовых усло­вий, он разойдется с законом.
Далее — на что указывает г. Кони — туземные воззрения резко расходятся с предписаниями зако­нов. В особенности это разногласие стало ощущаться с тех пор, как подсудность горским судам была изменена и компетенция их урезана в пользу об­щих коронных судов.
Последним, в силу прямого преследования зако­ном таких преступлений, как похищение незамужних женщин, приходится игнорировать повсеместный обычай «умыкания» девиц как один из брачных обрядов на Кавказе.
Кража лошадей, окруженная известным ореолом молодечества и также освященная обычаем, по крайней мере, в определенных своих пределах, в глазах коронных судей теряет этот свой характер и рассматривается как преступление.
То же самое происходит и с кровной местью, бороться против которой, конечно, необходимо, но при помощи нравственного и религиозного просве­щения, а не путем тяжких наказаний.
Далее оратор указал на распространенность на Кавказе лжесвидетельства, дошедшего до виртуоз­ности и обусловливаемого недоверчивым, враждеб­ным отношением к суду, который рассматривается как орудие личной мести.
Сплошь и рядом судьи игнорируют поэтому сви­детельские показания, занесенные в протокол, и таким образом волею-неволею создают повод для кассации своих приговоров.
За лжесвидетельством идет ложный донос, на­правленный на путь угроз.
Все это сбивает с толку кавказскую юстицию. А каким тяжким элементом для нее, уничтожающим необходимую для правосудия непосредственность впечатления, является то положение, которое за­няли в процессе местные переводчики, безграмот­ные и скудно обеспечиваемые из недостаточных канцелярских сумм!
Кроме перечисленных бытовых условий, в деле отправления правосудия на Кавказе значительную роль играют условия служебной деятельности. Су­дьи, получающие здесь повышенный оклад жало­ванья, неохотно расстаются с Кавказом, засиживаются здесь, превращаются в усталых рутинеров. С другой стороны, они поставлены в невозможные жизненные условия: губительный климат, с его зноем, вьюгами; угрюмый край, лишенный сносных путей сообщения, которые иной раз сводятся к узкой тропинке, доступной только для переезда верхом, при этом на высоте 5 тысяч слишком фу­тов над уровнем моря.
Случается совершать переправы через пропасти на шее дюжего мингрельца или сванета, рискуя свалиться вместе с ним с обрыва. Неудивительны при таких условиях заболевания нервным тиком.
При этом надо принять во внимание подавляю­щее обилие дел, спешность переездов и проч.
Затем А. Ф. Кони указал на важное значение особенностей законодательного свойства: соедине­ние в лице одного мирового судьи судебных и след­ственных функций, которые на практике пришлось видоизменить, выделив последние и передав их помощникам судей там, где они имеются (в других же местах — кандидатам на судебные должности).
О передаче следственных дел ведению полиции с целью облегчения мировых судей и др., нельзя, конечно, и думать, ввиду невысокого нравственно­го и образовательного уровня полицейского персо­нала.
Немало страдает правосудие на Кавказе от от­сутствия камеры предания суду по делам, влеку­щим за собою лишение прав состояния.
Дела такие поступают в суды по собственному усмотрению прокуратуры, в большинстве случаев в лице ее молодых, неопытных представителей, склонных к увлечению в возбуждении дел и остаю­щихся в беспомощном состоянии, несмотря на из­данную подробную инструкцию их деятельности.
Неудивительно, что, например, в 1893—1894 гг. из 1005 дел, по которым составлен был обвинительный акт, 286 окончились оправдательными приго­ворами, а в 124 случаях прокуратура на суде отка­зывалась от обвинения.
Существование второй инстанции для дел, сопряженных с лишением всех прав состояния, не может служить коррективом указанного положения вещей, ввиду запоздалости приговоров и невозмож­ности иной раз вернуть подсудимому утерянные им по суду блага.
Большую сбивчивость в дело отправления правосудия вносит далее особенность кассационного производства, распределенного между особым отделом тифлисской палаты и Правительствующим сенатом.
Сплошь и рядом кассационная практика расхо­дится при этих условиях в своих толкованиях, а подчас та же палата устанавливает различный взгляд на дело в зависимости от того, является ли она апелляционной или кассационной инстанцией. Также сбивчив надзор за адвокатурой.
По мнению А. Ф. Кони, существенным коррек­тивом нынешнего положения вещей было бы пол­ное отделение в судебном отношении Северного Кавказа от Закавказья. Первый созрел уже в куль­турном отношении, и в нем должен быть введен суд присяжных, благами которого пользуется, например, Казанская губерния, по составу своего разно­племенного населения стоящая в менее благоприятных условиях, чем губерния Ставропольская и др.
Во всяком случае,— этим закончил свою речь почтенный оратор,— кавказское правосудие пред­ставляет больные места, и их надо лечить. Но, как и для медицины, для судебной терапии необходимо собрать предварительный материал.
Несомненно, что личные впечатления, которыми поделился с слушателями А. Ф. Кони, займут видное место среди этого материала».
Несомненно, скажем мы со своей стороны, что только при таком трезвом отношении к нуждам нашего края можно достигнуть тех результатов, какие необходимы для развития в туземном насе­лении чувства гражданственности и уважения к законам государства.

III

В предшествовавших статьях (№№ 1150 и 1155 «Северного Кавказа») мы с истинным удовольствием отметили необычайно трезвое отношение наиболее влиятельной части столичной печати к нуждам нашего края и указали в общих чертах на признаки, дающие полное основание верить, что жизнь Кавказа вообще и Северного в частности в недале­ком будущем примет более правильное течение. В приятном ожидании этого светлого будущего мы, искренно желая быть полезными в деле заготовки материала для всестороннего изучения нашей ок­раины, в настоящей статье займемся лишь конста­тированием существующего в пределах Терской области порядка вещей.
Туземное население области,  как известно, пользуется незавидной репутацией населения, склонного к воровству, грабежу и разбоям. Это тя­желое обвинение если и справедливо до некоторой степени, то только в отношении самого ничтожно­го меньшинства туземцев, которое, живя традици­ями мятежного прошлого и не понимая еще задач культурной жизни по неподготовленности своей к последней, действительно причиняет массу тревог и хлопот как самому туземному населению, так, в одинаковой мере, и русскому и вместе с тем массу материального ущерба тому и другому населению в виде хронической убыли из имущества населения значительного количества рабочего скота, лошадей и овец.
Громадное же большинство населения. Кабарды, Осетии, Чечни и Кумыкской плоскости настроено на совершенно тихий и мирный лад гражданской жизни, что доказывается достигнутыми им, со времени взятия Шамиля и окончания войны на Западном Кавказе, крупными успехами в экономической жизни.
При полном отсутствии на Кавказе сельскохозяйственных школ, которые могли бы послужить живыми и обильными источниками распростране­ния знаний между пытливыми и любознательны­ми от природы горцами, и при крайней недостаточ­ности существующих для них министерских школ общеобразовательного характера, население горское, все же тяготея к гражданской жизни, предается мирному земледельческому или скотоводческому труду, соответственно с нормой своего земельного довольства, создавая прочную оседлость и порываясь постигать и все более и более осуществлять многие начала интенсивной сельскохозяйственной и земледельческой деятельности (в пчеловодстве — во Владикавказском и Нальчикском округах и Сун­женском отделе, скотоводстве, табуноводстве и ов­цеводстве — в Кабарде и Карачае, садоводстве и земледелии — в Кабарде и Северной Осетии).
Культурное воздействие на горцев Кавказа на­чалось только с начала 30-х годов настоящего сто­летия помещением нескольких десятков детей по­четных горцев в кадетские корпуса, откуда их по преимуществу выпускали из четырех общих клас­сов в чине корнета в армейскую кавалерию, чтобы они, горцы, в кавалерийских полках знакомились с цветом лучшего, по тогдашнему времени, русско­го общества и таким образом служили между свои­ми соплеменниками проводниками высоких культурных отеческих забот русского правительства о горском населении.
В сороковых годах была открыта в Нальчике Нальчикская горская школа на несколько десятков молодых горцев; в конце 50-х годов был прекращен прием в корпуса, а в начале 60-х годов для всех кавказских горцев открыто до 90 казенных стипендий в пансионе Ставропольской на Кавказе гимназии.
Кроме того, тогда же открыты в городе Грозном — Грозненская горская школа, принимающая обыкновенно не более 1/4 всех учащихся или до 30 мальчиков из горцев, по преимуществу чеченцев; в бывшей крепости Назрани — Назрановская горская школа, одноклассная до 1895 г., а с этого года двухклассная, приютившая у себя всего 10 пансионеров и до 150 приходящих ингушских мальчиков. В пансионе Темир-ханшуринского реального училища — 30 вакансий. В Майкопской горской школе для горцев отведено до 30 мест. Во Владикавказском ре­альном училище им предоставлено до 30 казенных стипендий. С 60-х годов в христианских аулах Осетии «Обществом восстановления христианства на Кавказе» заведены сельские школы; мусульмане же осетины сельские школы стали открывать на свои средства лишь теперь. Что же касается мусульман­ского населения Чечни, Ингушии и Кумыкской плоскости, то оно, если не считать указанных выше Назрановской и Аксайской школ, и по настоящее время остается пока без народно-учебных заведений. Если к этому прибавить еще то обстоятельство, что в нагорной части Осетии, Ингушии и Чечни, где земельное довольствие на горский дым (двор) часто представляет не более 200 квадратных саженей («Заметки о горском землевладении» М. Кипиани), не говоря уже об отсутствии подесятинных наделов, и что безземельные или имеющие ничтож­ные земельные наделы горцы, не получая никако­го дохода с земли для удовлетворения своих насущ­ных жизненных потребностей и будучи не подго­товленными к другому, неземледельческому труду, в борьбе за существование легко впадают в преступ­ление, то навряд ли можно признать справедливым то негодование, которое в последнее время замеча­лось в нашей печати по адресу туземцев Северного Кавказа за их якобы хищнические наклонности и кровожадные инстинкты.
Перейдем теперь к нынешним условиям, которые в ту или другую сторону отражаются на ходе экономической жизни горского населения области.
Во главе управления стоит начальник области с областным правлением, держащие в руках как власть собственно административную, так и земскую (154—163 ст. учрежд. управл. Кавказского края, изд. 1892 г.) и дающие общее направление управлению горцами. Ввиду сложности и многосто­ронности занятий начальника области по управле­нию вверенным ему краем, а также по должности атамана казачьего войска, он лишен возможности непосредственного и постоянного общения с туземною средою, а отсюда и близкого знания его дей­ствительных нужд и потребностей; вся деятельность начальника области ограничивается рассмотрени­ем и разрешением бумаг и переписок, восходящих до него в порядке служебном от начальников окру­гов и атаманов отделов; исход же каждого дела за­висит от того, как составлена в канцелярии бумага, весьма часто расходящаяся, по неведению ее соста­вителя, с живыми и действительными интересами населения. Ближайшие же правители народа — атаманы отделов, начальники округов и участковые начальники, взятые из фронта военного, слу­чайно сделавшиеся народоправителями, в большин­стве случаев недостаточно подготовлены к выпол­нению возложенных на них обязанностей. Между тем править народом, при вышеуказанных сложных комбинациях земско-административного управления, далеко труднее командования известною фронтовой частью уже потому, что начальники частей, кроме воинского устава, снабжены подробными инструкциями военного министра и им остается лишь исполнять точно указанное. Для управления же народом в несколько десятков тысяч необходи­мо знать еще и характер, обычаи, нравы и жизнь народа и вообще располагать огромным запасом самых разнообразных сведений.
Туземный мир, со времени умиротворения края, живя под покровительством общегражданских за­конов Российской империи и вот уже 26 лет испы­тывая на себе благодетельные последствия рефор­мированного суда по уставам 20 ноября 1864 г., во всем, что касается порядка преследования за преступные деяния, в ту же пору подчинен действию одной крайне неблагоприятной для его экономической жизни ненормальности. Мы говорим об установлении полной круговой поруки между преступниками, лиходеями-горцами и туземным мирным, труженическим населением, далеким от преступных порывов и страждущим от преступников со­вершенно так же, как и нетуземное население об­ласти. Мотив же установления таковой круговой поруки — заведомая будто склонность обществ к скрытию своих преступных сообщественников — положительно неверен и несостоятелен: во всех ок­ружных управлениях и управлениях отделов можно найти массу приговоров сельских обществ о вы­даче и удалении из своей среды порочных членов, не приведенных, однако, в исполнение, помимо желания обществ, за несоблюдением какой-либо неважной формальности или за неумелым изложе­нием текста приговора.
Таким образом, выданные обществами, но возвращенные обратно в среду их порочные члены, ободренные своею безнаказанностью, приступают обыкновенно с новой энергией к своей преступной деятельности. Благодаря такому порядку вещей горские сельские общества очутились между двух огней: между административными карами и ярост­ными преследованиями уличаемых в преступлени­ях лиц.
Крупный принципиальный и в ту же пору и прак­тический недостаток этих правил — это отсутствие серьезных побуждений найти во что бы то ни стало самого нарушителя права — преступника и покарать только его одного, благодаря чему часто ни в чем неповинные сельские общества и родственники подозреваемого принуждены нести строгую кару, тогда как действительные преступники обыкновенно остаются без возмездия за свои дела и, стало быть, этим самым опять поощряются к той же преступной деятельности на счет мирного и трудового населения. А что касается экономического состояния населения, то вот несколько иллюстраций: ту­земные селения и аулы, как сел. Исламово, Эльхотово, Хумалаг, Зильги, Ольгинское, Базоркинское, Барсики и прочие, прилегающие к путям следования хищников, буквально разоряются от частых и непосильных платежей. За 14 лет практикования правил сумма таких платежей «по следам» достигает для каждого селения суммы от 400 до 1000 рублей ежегодно.
Объясняется это отсутствие энергичного розыс­ка самих преступников тем, что низшие административные чины, констатируя только доведение сле­дов до земельных дач горских обществ или част­ных владельцев из туземцев соответствующим про­токолом или рапортом, избавляют себя от всякого дальнейшего труда по розыску преступников. Лег­ко, конечно, себе представить, как такой обычай деморализует низших административных агентов, приучая их к полнейшему невниманию к первым их служебным обязанностям, и как вредно отража­ется это на ходе и результатах предварительного следствия судебно-уголовной юстиции в области.
Нельзя не признать, наконец, что «Временное положение» заметно обостряет и без того недруже­любные отношения между казачьим и горским на­селением области. И это вполне естественно: исключительные административные меры против горцев, в особенности когда эти меры расходятся еще с об­щегосударственными законами, способны разжечь только враждебные страсти туземцев к тому населению, для охраны которого принимаются эти меры. Обстоятельство это хорошо понимают и сами горцы и казаки.
В шестидесятых годах, когда, казалось, поло­жение нетуземного населения в не замиренной еще области было гораздо более щекотливо, не практи­ковались между горцами такие экстраординарные меры, что легко можно проверить по архивным де­лам владикавказского, нальчикского, грозненского, бывшего ингушского и кумыкского окружных правлений и горских словесных судов. Это служит ясным доказательством того, что уже в то время русское правительство, сталкиваясь с горскою деревенскою общиною, нигде не находило следов кру­говой поруки членов аула в том смысле, как это установлено «Временным положением». Очевидно, что горцы давно пережили эту форму своего исто­рического развития.
Ко всему этому многие вопросы земского внутреннего устройства горских поселений остаются без достаточного внимания. О народном здравии горцев обнаруживается мало заботливости. Существу­ющие при окружных управлениях окружные вра­чи исполняют, по преимуществу, судебно-медицин­ские обязанности и не имеют времени следить за народным здравием. Правда, при каждом округе на счет горского общества, на 25-копеечный сбор со двора, содержится один или два фельдшера с самы­ми необходимыми простейшими медикаментами: хиной, слабительным, горчичниками и пр. Но этого, конечно, недостаточно для полного обеспечения народного здравия: беспомощность горского насе­ления в смысле медицинской помощи бывает за­метна в особенности во время инфекционных бо­лезней, как дифтерит, скарлатина, тиф, оспа, холера и т. п.
Недостатки современного устройства горской жизни явствуют в особенности из земско-экономической их обстановки. Вследствие ли их поголов­ной безграмотности или отсутствия действительно контролирующей аульных казначеев власти, повто­ряются из года в год растраты общественных средств на очень солидные суммы. Ближайшие начальни­ки участков, округов и атаманы отделов, надо ду­мать, за заваленностью делами и перепиской по собственно административно-полицейской службе, не могут обращать достаточного внимания на эту сторону туземной жизни и не отстаивают интере­сов подчиненных им обществ; вследствие этого пос­ледним приходится мириться с хроническими рас­тратами и присвоениями их средств. Почти во всех селениях царит хаос в денежных счетах, и ни одно общество не обходится без дефицита, более или ме­нее крупного, и без задолженности для удовлетво­рения своих мирских расходов и государственных податей.
В Кабарде, Ингушии, Чечне и на Кумыкской плоскости горцы судятся в так называемых «горс­ких словесных судах» на основании временных правил о горских словесных судах, утвержденных 18 декабря 1870 года его императорским высоче­ством, бывшим наместником кавказским.
Применительно к обычному праву горцев, суд этот коллегиальный и состоит: из председательствующего, начальника округа или его помощника и депутатов от народа на правах членов суда (§§ 1—3 и 20 временных правил), кандидатов к последним и кадия, дающего заключения по шариатскому пра­ву о духовных завещаниях, о спорах наследников между собою и единолично разрешающего дела о расторжении браков. Подсудность же гражданская и уголовная горских судов равняется почти подсуд­ности мировых судей, за небольшими исключениями.
Этот коллегиальный суд состоит, по §§ 5, 54— 61 временных правил, в зависимости от начальника области; на решения суда поступают жалобы в порядке апелляционном к нему же, начальнику области; о кассационном порядке принесения жалоб нет никаких указаний во временных правилах, хотя фактически в продолжение долгой практики горских судов начальник области делается почти и кассационной инстанцией для них: отменяя весьма часто решения по апелляционным поводам, касаю­щимся существа дела, он возвращает дело тому же составу горского словесного суда для нового разбора. Но для решений начальника области собствен­но кассационной инстанции не существует, хотя были примеры неоднократной отмены решений его главноначальствующим в порядке надзора. На пра­вах членов горских судов туземное население должно посылать в эти суды своих выборных депутатов и духовного кадия. Но правильное производство выборов никакими гарантиями не обставляется и, как показала почти 30-летняя практика, выборы эти производятся под давлением начальника округа. Несомненно, что при такой неправильной по становке дела горские суды не могли завоевать себе должной авторитетности и не дали тех результатов, какие имелись в виду, хотя организация их на начале обычного права сама по себе очень симпа­тична и соответствует строю горской жизни.