ХАСАНА АФХАРДТЫ
(Старинное преданье)
Ой, бедный Бибо! Ой, слепец злополучный!
Твой день беспросветен, глуха твоя ночь.
Ни синее небо, ни черную землю
Не видят померкшие очи твои.
Костей престарелых надломлена крепость.
Нет сил ни работать, ни есть самому.
А все достоянье — истопленный угол.
Где конь? Где корова?.. Тяжелая жизнь!
Незрячий Бибо! Ой, богач! Ой, могучий!
Сам Уастырджи дал тебе знатный фандыр
И память на диво, и речь золотую,
Все дедов сказанья знакомы тебе.
Едва зазвенят твои черные струны,
Тотчас же сбирается в круг молодежь.
Сбирается в круг. И слеза набегает.
Украдкою все утирают слезу.
Эй, добрые люди! Густым подголосьем
Вы лучше подпоите слепому певцу!
* * *
В Куртатском лесу, на горах, на родимых,
Госама Афхардты, вдова молодая,
Чья женская доблесть пленяет сердца,
В жилье обратила пустую пещеру,
Настлала соломы, земли нагребла.
Завеет по краю дремучего бора,
Запрядает ветер к подножию гор,
До корня нагнутся стволы вековые,
Слезами прольются грозовые тучи,
И Уацилла* кинет перун золотой.
Ветров не боится, дождей не страшится
Госама Афхардты, беглянка-вдова.
В пещере сосновую теплит лучину;
Над люлькой склонилась, над малым сынком.
Льет слезы Госама, и стонет, и воет,
На весь крутояр причитает вдова:
«Спи, мальчик, спи, милый, доколе не знаешь
Беды и страданий, младенец ты мой!
Сиротскую долю изведал ты рано,
У матери бедной один на руках.
Пусть кровью зальются, в крови захлебнутся
Мулдарта, убийцы отца твоего!
Афхардты Соламан, отец твой отважный.
В великий день Уацилла сел на коня
И в горы поехал. Но серн и оленей
Стрелять не стремился, поверь мне, сынок.
С собою он взял лишь короткую саблю,
Короткую саблю да острый кинжал.
Соламан на шею накинул кремневку,
За пояс на случай заткнул пистолет.
А я у окна на кровати сидела
И штопала черную мужнину бурку,
Про день Уацилла забыла совсем.
Вдруг слышу под окнами конское ржанье.
Взглянула в окно: посредине двора —
Конь мужа! Он ржет, бьет копытами землю.
На нем—мой Соламан, весь кровью залит.
Белей полотна его щеки казались.
Сказать попытался, но слова не молвил
И к шее коня, бездыханный, припал...
Я — вихрем во двор, я рвала свою косу,—
Афхардты, орла остроглазого, нет!
Соседи сбежались, с седла его сняли,
На бурке косматой всю ночь он лежал,
А утром на кладбище прах проводили,
И яму засыпали черной землей...
Расти же, мой милый, расти, мой любимый.
Пока ты не знаешь страданий и бед!..
И сшила себе я одежду печали.
Но — месяц еще не истек — Кудайнат
Из рода Мулдарта, в вечернее время.
Явился ко мне и лукаво сказал:
Госама-красавица! Гость на пороге.
Сбрось черное платье, постель постели.
Ведь я Кудайнат, что из рода Мулдарта,
Из рода Мулдарта, кем муж твой убит!
От слов его наглых затряс меня холод,—
Но я постелила постель, улыбнулась,
Легла и, от гнева пылая, кинжалом
Злодея ударила,— метила в сердце,
Но сердце — увы мне!— пронзить не смогла.
Вскочил Кудайнат, он придерживал рану...
И в полночь бежала я вон из села...
Спи, дитятко малое, спи, мой любимый,
Пока ты не знаешь страданий и бед!
В лесу я оружье отца закопала...
Отмсти за обиду ты роду Мулдарта,
Отмсти Кудайнату — убит им отец твой,
В одежде вдовы опозорена мать,—
Не то не узнаешь ты светлого солнца,
И сядут на шею тебе на том свете
Родители, плетью тебя иссекут!
Расти же, мой милый, расти, мой сыночек,
Пока не изведал ты бед и страданий!..
Пусть кровью зальются, в крови захлебнутся
Мулдарта, убийцы отца твоего!»
А ветер у края дремучего бора
Все прядает буйно к подножию гор,
До корня нагнулись стволы вековые,
И тучи слезами излили тоску.
Госама-вдова и рыдает, и воет,
И слушают звери, и вторят ей воем,
Укрыться в берлоги и в норы спешат.
* * *
Стрельба раздается в горах и ущельях,
Над лесом нагорным—от выстрелов дым.
Охотник по турам палит чернорогим,
Впиваются пули в оленей и серн.
Охотник на ровную вышел поляну.
Вот белым песком он отчистил кремневку.
Полою черкески суконной оттер.
И чудо с охотником вдруг приключилось:
Дверь неба отверзлась, и слышит охотник —
То Уастырджи голос звучит золотой:
«О, бедный Хасана! Храбрец одинокий!
Хасана Афхардты, Соламана сын!
Нет брата с тобою, нет родича рядом,
Твой дом разорили убийцы отца!
У матери злобно повырвали косы!
Теперь за тобою идут по следам...
О, юноша сирый! О, бедный Хасана!
О, кто же отмстит за тебя, одинокий?
В безоблачный день, на поляне зеленой
Печаль твою бедную голову ждет!»
И молвил отважный Хасана Афхардты:
«Злат-Уастырджи!* Нашей ты жизни владыка.
Все волосы счел наших бритых голов.
Обиженных ты всемогущий заступник,
Острастку даешь ты родам горделивым.
Молюсь и прошу: между ними и мною
Кинь сгусток тумана рукой золотой!»
И облаком вдруг пал туман между ними,
Он скалы задернул, дубравы окутал,
И дождь над поляною стал моросить.
Хасана Афхардты на черную глыбу
Сел, пояс стянул он и бороду гладит,
Папаху надвинул на очи-огни.
* * *
От прочих Мулдарта отбился в тумане
И вышел к Хасане один Кудайнат.
Упал на колено и дуло наставил.
Хоть щелкнул курок, да осеклось ружье.
И молвил с усмешкой отважный Хасана:
«День добрый! Привет старику Кудайнату!
Курок твой заржавел... Так вот же тебе
За смерть Соламана, за беды Госамы!
В грудь — пуля, по темени — сабли удар!»
Схватился за черную ручку кинжала
Свирепый Мулдарта, старик Кудайнат.
Последнего часа дождался отважный,
Он навзничь упал на траву луговую,
Упал на зеленую дубом столетним,
А все у кинжала сжимал рукоять.
На выстрел сбежались и Хан и Хундаджер —
Мулдарта юнцы, Саукудзова двойня.
Пел первый петух, как старшой народился,
Второй кукарекнул — родился меньшой.
А мать на рассвете взяла да скончалась.
Отец их на козьем вскормил молоке.
Хан первым из них добежал до Хасаны.
Кинжалы залязгали. Искры летели.
Старшой Саукудза упал на траву,
Лишь крикнул во все молодецкое горло:
«Хундаджер, да где ж ты, единственный брат?»
Единственный брат, устремившийся к брату,
Споткнулся о кустик — и больше не встал:
Отсек ему голову напрочь Хасана,
И, кровью струясь, голова покатилась...
Навеки лежать вам отныне в могиле —
О, бедные юноши, два близнеца!
Вы сроду не видели ласк материнских,
От первых шагов до последнего часа
В родимой семье, как чужие, вы жили,
От первых шагов до последнего часа,
Коль мачеха бросит вам хлеба краюшку,
И то попрекнут вас не вашим куском!
Возьмет суковатую палку и выйдет
И сядет у двери, к столбу прислонившись,
В злосчастную полночь ваш бедный отец.
Он будет двоих сыновей дожидаться.
И к старому явится вестник печали:
«Да будут прославлены Хан и Хундаджер!—
Хасаной Афхардты убиты они!»
Услышит — завоет, и темя седое
Кизиловым посохом примется бить.
Начнет он рыдать, головою качая:
«Пришла моя гибель, сыны, вы, сыны!
Пришла моя гибель, ой, Хан и Хундаджер!
Отца на кого ж вы покинули, дети?
Кто в землю схоронит останки мои?»
* * *
Отбился от прочих Кабутдзав Мулдаота.
Далеко забрел он по пойме речной.
Хасана прицелился, дуло не дрогнет.
Кабутдзав Мулдарта схватил пистолет,
Нацелился тоже,— но выстрел раздался,
И пуля Хасана меж двух газырей
Пробила навылет широкую грудь.
Силен был огромный Кабутдзав Мулдарта.
Простреленный, долго стоял и не падал,
Потом на зеленую рухнул траву.
Упал на сырую, как сноп тяжеленный
При оползнях летних, дождливой порой.
Кабутдзав упал на траву луговую,
Он брата не кликал, к родным не взывал,
Любимой супруги не вымолвил имя —
Отважный Мулдарта душою был тверд.
Супруга меж тем для застежек бешмета,
Для мужа сплетает из шелка тесьму.
Был вечер, но стада еще не пригнали.
Из комнаты дверь Кошерхан растворила
И села у входа тесьму заплетать.
Тут красный петух мимо сакли проходит,
Вернулся обратно и, став перед нею,
Запел не ко времени — бойся беды!
Дрожа, Кошерхан привскочила с порога
И голову вмиг петуху сорвала.
Испугана, молвит красавица: — Горе!
Родные, где вы? Не стряслось ли чего?..
За них ли бояться! Еще до заката
Рвать волосы будешь и щеки царапать,
И голову бить длинногорлым кувшином,
Застонешь, завоешь, начнешь причитать:
«Ой, лучше б сгорела, ой, лучше б замерзла
Жена, у которой не стало тебя!
Тебя не сразили, табун угоняя,
Ни пуля, ни нож удальца-кабардинца,
Тебя не настигла, быков забирая,
Коней похищая, чеченская прыть!»
* * *
В день тот же убит Урызмаг у Мулдарта.
Оставил в невестах свою Аминат!
Не будет играть под окном на гармони,
Пред ней красоваться на гордом коне!
К хозяину ныне в могилу заглянет
На кладбище конь в посвятительный день,
Заглянет — поймет, что с хозяином сталось,
И весь задрожит, и заржет над могилой,
И дрогнуть заставит людские сердца...
Рыдает вдова по сынам драгоценным,
Обоих сгубила Хасаны рука.
Ой, бедные юноши, бедные братья!
Беднее же мать, породившая вас!
Сидит ваша старая мать одиноко
В убогом хадзаре, в морозную ночь.
И плачет, и стонет над цепью очажной,
И скоро сама превратится в золу.
Мулдарта, Мулдарта! Ваш сбор необычен:
Вас семеро в ряд на зеленой траве!
Над мертвыми вороны кружатся стаей,
И криком друг друга на трупы зовут.
А в вашем ауле завыли овчарки,
От воя собачьего люди дрожат.
Но шествие с мертвыми вскоре увидят
И тихо пойдут, опираясь на палки,
Потупясь, обильные слезы прольют.
Соседки сойдутся в дома убиенных,
Заплачек раздастся по улицам вой.
* * *
В родимых горах, средь Куртатского леса,
У края поляны сидит на пороге
Госама и слезы горючие льет.
Выходит из леса Хасана Афхардты,
Подолом черкески он раны прикрыл.
Вот мать он окликнул,— но мать не взглянула,
И все причитает, и сына бранит:
«Да станут отравой тебе и проклятьем
Любовь моя, груди моей молоко!
Исторгни их плотью, извергни их кровью,—
Гнусней, что ни день, обесславленный трус!
Сегодня убийцы отца налетели,
Вновь дом твой убогий покрыли позором,—
Смотри — во дворе ни зерна, ни цыпленка.
Ой, сняли злодеи очажную цепь,
Повыдрали волосы матери старой!..
Соламан, коль что-либо есть за могилой,
То как же костям твоим бедным не взвыть,
Не взвыть, что родил ты подобного сына!
Исторгни же плотью, извергни же кровью
Любовь мою, груди моей молоко!»
Хасана потупил глаза и ответил:
«Мать, слушай! Довольно! Меня не кляни.
Исторг я, изверг я и плотью и кровью
Любовь твою, груди твоей молоко...
Нет, я не забыл негодяев Мулдарта!
Отправился нынче я в лес на охоту —
Сразил семерых я из рода Мулдарта,
Семь пало из рода убивших отца!
Старуха вскочила, взглянула на сына
И бодрой походкой взбежала на холм.
Был солнечный полдень, туман разошелся.
С холма посмотрела Госама Афхардты —
Мулдарта лежат на зеленой поляне.
И радостно к мужу воззвала вдова:
«Будь светел вовек! Успокойся, Соламан!
Убит твой убийца и весь, его род.
Твой сын истребил их. Будь светел, спокоен.
Ворота блаженства открылись тебе!»
Спустилась Госама, а сердце сияло!
Не будет уж сниться ей бедный Соламан,
С рукою на ране, с бешметом в крови...
Вошла, улыбнулась, муку замесила
И жертвенных три испекла пирога.
Хасану зовет, но Хасаны не видно.
Завыла Госама, объял ее страх.
А сердцем отважный Хасана Афхардты
В арбе распряженной простерся ничком,
И кровь его каплями капала наземь,—
Душа же достигла блаженной страны!
* * *
Ну, милые — будет!.. Утрите-ка слезы!
А ты мне, хозяин счастливого дома,
Из полной кладовки перцовку неси!