Page 108 - МАТРОНА

руку и поняла – малек мертв. “Ах, ты бедный мой, – пригорюнилась она. – Видно, потерял
мать, и твое маленькое сердечко разорвалось. – Она бросила малька в реку: – Не знаю,
несчастный мой, но, наверное, тебе и мертвому в воде получше, чем на суше”.
Смерть малька расстроила ее, и теперь она думала о рыбной ловле, как о низком,
жестоком занятии, и ей стало жаль, что Доме занимается этим, но она тут же осеклась, не
позволяя себе осуждать его. “Стать бы мне жертвой вместо тебя! – думала она, разбираясь в
нахлынувших мыслях и отыскивая среди них те, что касались Доме и как-то приближали его
к ней. – Зачем ты мучаешься из-за этих бедных рыб? Пусть моя несчастная голова падет за
твою жизнь! Почему ты застеснялся меня, почему не снял при мне свою мокрую одежду.
Тебе не нужно меня стесняться”, – она хотела добавить “сынок”, но не решилась.
Ее и без того тревожил сегодняшний разговор с женой Доме, и, вспоминая о нем,
Матрона чувствовала себя злодейкой, посягнувшей на счастье чужой семьи.
С другой же стороны, жена Доме с ее подозрительностью, сквозящей в каждом слове, а
может, и догадкой, затаенной до поры, помогла Матроне приблизиться к раскрытию тайны,
придала ей уверенности. Теперь она знала, что у Доме есть шрам. Где и какой – пока
неизвестно. Сказав, что ее маленький сын хромал и, возможно, остался хромым на всю
жизнь, Матрона не отвела от себя подозрений, но выиграла время, передышку, необходимую
на то, чтобы осторожно, исподволь вызнать все, что возможно, об этом шраме.
От давнего шрама зависела ее будущая жизнь.

14

Вернувшись с рыбалки, девочки сразу же бросились к матери показывать улов,
рассказывать о своих приключениях. Тараторили без умолку, смеялись, а Доме молчал, стоя в
стороне, и хмуро смотрел на них.
– Что с тобой? – спросила жена. – Ты чего такой злой?
И тут же покосилась на Матрону. Матрона поняла ее – тот же взгляд, те же подозрения:
думает, наверное, что там, на речке у нее вышел какой-то разговор с Доме. Поняла и другое:
настороженность его жены так просто не пройдет, не рассосется.
– Папа поругался с какими-то мужчинами, – сказала Алла.
– С кем? – потемнела лицом ее мать.
Доме молчал.
– С кем ты не поделил добычу?
– Эти сволочи опять пустили в речку хлор, – ответил он.
Лицо ее сразу просветлело.
– Ну, и какое тебе дело? Они что, огород твоего отца хлоркой посыпали?
– Огород моего отца еще не пострадал, но скоро в ущелье не останется ни рыбы, ни
зверей. Приходят в чужое село и творят тут, что хотят! Но не только они виноваты. Кое-кто из
здешних тоже не без греха…
– А я тебе говорю, не настраивай людей против себя! Ты тут раз в году ловишь две
рыбешки, и вот тебе мое слово – не нужна нам твоя рыба! – гнула свое жена.
Старому Уако не понравились речи невестки.
– Может, нам еще и убраться отсюда, чтобы им вольготнее было?! – разозлился он. –
Покинуть родину из-за этих негодяев? Если не забудут сюда дорогу, пристрелю кого-нибудь,
видит Бог, пристрелю!
– Наши сами виноваты, позволяют им, а может, и приглашают сюда – добро
пожаловать, травите нашу рыбу! – Доме повернулся к жене: – Найди мне что-нибудь, я весь
мокрый, надо переодеться.
Слушая, Матрона сразу же поняла, о ком идет речь, вспомнила огромный живот
посреди реки и то, как эти четверо испугались, увидев ее; она и раньше не испытывала к ним