Page 155 - ГУДИЕВ - ВЕРШИНЫ
P. 155

он говорил о чуждости и вредности его в условиях пренебрежения
                  языком родным!
                        «Графиня   Дарья   Федоровна   Фикельман...   жена   австрийского
                  посланника при короле обеих Сицилии» — такова была Россия не
                  Пушкина   —   Россия   верхов   надменных   и   чопорных   в   презрении   к
                  собственному   народу   и   его   культуре,   но   в   смехотворном
                  подобострастии   перед   лжеевропой,   ибо   лучших   представителей
                  Европы   в   России   можно   было   пересчитать   по   пальцам.   Чехарда
                  родственных связей элиты — сомнительная связь культур, как из рога
                  изобилия она плодила дантесов и их покровителей...
                        Какая громадная работа стояла перед русской интеллигенцией и,
                  в   частности   перед   Пушкиным,   чтобы   сквозь   гнилую   коросту
                  «грекорязанского гекзаметра» хлынула живая кровь народной речи
                  Руси, литературы, о которой К. Чуковский с убежденностью заявил:
                  «...   русская   литература,   может   быть,   самое   прекрасное   из   всех
                  вероисповеданий».
                        Львиная доля этой работы упала на плечи Пушкина — крутой
                  замес родного языка, этот конгломерат несовместимостей, этот, пока
                  что графит, пачкающий порой губы косноязычника или копеечного
                  книжника, он превратил в ограненный алмаз, засверкавший такими
                  оттенками, каких, казалось, доселе в природе языка не существовало...
                  Он писал: «Как материал словесности, язык славяно-русский имеет
                  неоспоримое превосходство перед всеми европейскими...», понимая,
                  что:   «...чуждый  язык  распространяется   не   саблею   и  пожарами,   но
                  собственным обилием и превосходством».
                        С   незапамятных   времен   произведения   искусства   делились   на
                  элитарные и для масс. «Милый, вспомни, что ты, если пишешь для
                  нас, то печатаешься для черни...» А для кого писал поэт, если при
                  жизни им восхищались столичные интеллектуалы и корявые мужики,
                  читающие по слогам?..
                        Эстетика   Пушкина   —   это   не   выбор,   не   облагораживание,   не
                  красивости...   Это   обнажение   внутренней   сущности   всего   сущего   и
                  ключ   к   логической   парафразе   Маркса:   «Мне   близко   все
                  человеческое». У Пушкина эстетично все — и это доказательство того,
                  что если эстетика — «наука о прекрасном», то она находится везде, а
                  не только в залах музеев и мастерских художников...
                        О чем бы ни писал поэт, строка его легка и изящна, стремительна
                  и импульсивна... Сегодня уважающий себя поэт избегает зарифмовки
                  двух глаголов или двух существительных... Пушкин писал, как пел —
                  его рифма свободна, естественна, непретенциозна, она перетекает от
                  строки к строке, как плавная бесшумная река или же звенящая горная
                  речка   в   пляске   брызг   и   беззаботного   веселья!..   А   как   органично
                  вплетены   в   ткань   его   поэзии   бестелесные   персонажи   античной,
                  римской, кельтской, славянской мифологий — они придают стихам
                  запас вечности, основательность опыта, элегантную возвышенность,



                                                               153
   150   151   152   153   154   155   156   157   158   159   160