Page 157 - ГУДИЕВ - ВЕРШИНЫ

остервеневшего самоубийцы!..
Знал ли поэт, какой дар ему вверило небо, какой титанической
властью обладает его высокий лоб и узкая рука? — Знал! Как ребенок,
одолевший великана, восклицал: «Аи да Пушкин! Аи да сукин сын!» С
дикой грустью, пронзенной мыслью о бренности человеческой жизни,
он писал: «Милый мой, посидим у моря, подождем погоды, я не умру;
это невозможно, Бог не захочет, чтобы Годунов со мною
уничтожился».
Уходя по стволам генеалогического древа Пушкиных в дебри
гносеологии, иные заявляют, что Пушкин де не русский — какой-то
африканский ирландец...
С этническим видоискателем можно начинать исследование вида
из неолита, но если на земле был русский поэт в самом
исчерпывающем смысле этого слова, то это, конечно, Пушкин. Да будь
он инопланетянин, русское в поэте надо искать в строках его
произведений, в мире его поэзии, а не в постельном белье предков
всего человечества.
Два слова о честности Пушкина. Поэт, если он поэт, может быть,
как никто другой — прям и откровенен! Ложь и поэзия несовместимы,
как вода и огонь! Иные поэты давно, раньше физиков овладели
«сваркой в воде» и это им не грозило и, как видно, не грозит ничем,
кроме как гонораром. Для Пушкина смертельно опасной была
кристальная правда даже его дыхания... Но не в пример многим своим
предкам, современникам и потомкам, он никогда не писал и не
изъяснялся языком Эзопа, иносказанием, намеками... Его аналогии
были прозрачны и ясны, позиции — бескомпромиссны, суждения —
прямы!
«Озерова я не люблю не от зависти, но из любви к искусству», —
писал он. Где Озеров, который в лупу дней, по образному выражению
Маяковского, «не виден, как Лидин» — и где Пушкин?! Но только
самоотверженной, безумной любовью к искусству объясняется его
оценка и впечатление от «Горя от ума»: «Покажи это Грибоедову.
Может быть, я в ином ошибся. Слушая его комедию, я не критиковал,
а наслаждался. Эти замечания пришли мне в голову после, когда уже
не мог я справиться. По крайней мере говорю прямо, без обиняков,
как истинному таланту».
Да, все творчество поэта было «крайней мерой» для царя и его
сатрапов, для самого Пушкина «истинный талант» был свободен и
непобедим, как сама правда!
Он писал: «Одобрения у нас нет — и слава Богу! Отчего же нет?
Державин, Дмитриев были в одобрение сделаны министрами...
Державину покровительствовали три царя — ты не то сказал, что
хотел, я буду за тебя говорить». За Пушкина царь не говорил.
Наоборот — цари говорили в книгах Пушкина, повторяя за ним, как
послушные дети, фразы и мысли действительного царя поэзии и не

155