Page 161 - ГУДИЕВ - ВЕРШИНЫ

мысли, а не старости, сожалеющей: «с собой не заберешь!» Стих
написан в тысяча девятьсот двенадцатом году. «Мы — дети страшных
лет России — забыть не в силах ничего», — писал он в четырнадцатом.
За три года до революции!

«МОЯ РЕВОЛЮЦИЯ!»
Маяковского сегодня все хвалят. При жизни — в основном ругали.
«Удивило, — писал он, — подражателей лелеют — самостоятельных
гонят». Самостоятельность поэта была особого порядка — он,
«обсмеянный у сегодняшнего племени, как длинный скабрезный
анекдот», видел «идущего через горы времени, которого не видит
никто»!
В четырнадцать лет он вступил в ряды РСДРП и был схвачен
царской охранкой. «...Виновен, но летами не вышел». Нелегальщина.
Прокламации. Второй арест. Третий. «Нет произведения искусства,
которым бы я увлекался более, чем «Предисловием» Маркса».
Так начинался Маяковский, для которого «лучшие духи —
нефть», который «Перечел все новейшее» — символистов: Белого,
Бальмонта, и его «разобрала формальная новизна. Но было чуждо.
Темы, образы не моей жизни. Попробовал сам писать так же хорошо,
но про другое. Оказалось ТАК ЖЕ ПРО ДРУГОЕ — НЕЛЬЗЯ».
А Маяковский хотел «про другое», т. е. «про это» — «про идущего
через годы времени, которого не видит никто»!
И он «бежал от невыносимой мелодизированной скуки» баль-
монтов с пафосом «социалиста, знающего неизбежность крушения
старья», задаваясь вопросом: «Что я могу противопоставить
навалившейся на меня эстетике старья? Разве революция не потребует
от меня серьезной школы?»
Таковы предпосылки к рождению «российского футуризма»,
который, на взгляд поэта, должен был быть «пощечиной
общественному вкусу», но для него все «эти годы» были «формальной
работой» по «овладению словом».
Маяковский прошел через футуризм, как сквозь облачко пыли от
проносившегося мимо автомобиля. Программа футуристов была
воинственной, но ортодоксальной, а поэт рос слишком быстро, чтобы
задохнуться в разношерстной и разномастной компании
«ниспровергателей», не обладающих ни интеллектом, ни духовным
взором Маяковского.
Пласты языка народа-языкотворца оказались в его лаборатории,
на его полигоне... Слова и словечки, висящие на сопельках слезливой
сентиментальности, помпезной буффонадой громоздящиеся на
котурнах безжизненной символики, дохлые, в цветастых реликтах
снобистской словесности, кривляющиеся в объявлениях, вульгарные в
прямолинейной рекламе «фамильных» заведений — обрели у него
звон и ярость стали!

159