Page 165 - ГУДИЕВ - ВЕРШИНЫ

Целуется газетными киосками,
А шлейфа млечный путь моргающим пажом
Украшен мишурными блестками.

Это все — его жена, которая «в шелках озерных висла, янтарной
скрипкой пели бедра...» Какая всепоглощающая нежность к женщине,
одухотворенной в бесконечном пространстве материи!..

В бульварах я тону, тоской песков овеян:
Ведь это ж дочь твоя —
Моя песня
В чулке ажурном
У кофеен.
Так мы познакомились с дочерью Маяковского — песней! Более
краткой и разрушительно-прекрасной метафоры в поэзии нет!..
Стихотворение «...О моей маме» завершается:

Мама,
Если станет жалко мне
Вазы вашей муки,
Сбитой каблуками облачного танца, —
Кто же изласкает золотые руки,
Вывеской заломленные у витрин Аванцо?..

Здесь — вся женщина! И женщина — мать. Но это не мадонна
Леонардо, это «Плачущая женщина» Пикассо, хотя деформация
образа у Пикассо — акт драмы, и акт собирательный. Маяковский,
наоборот, взрывает свою модель на куски, в каждом из которых
символика женской сути...
Мать у него — везде, а не в кресле за вязанием, муки ее
трансформируются в вазе, сбитой «каблуками облачного танца», и
если ноги Фемины парят в небесном танце, то заломленные руки ее
мы видим на витринах Аванцо. «Танца — Аванцо»! Потрясающе! В
глазах — «Грации» Ботичелли, песни апельсиновых рощ Адриатики...
Торжество женственности и красоты с щелчком в узком за-пястьи
золотой руки, которую никто никогда не изласкает...
Четвертый стих «...Обо мне самом» завершается болью
всесокрушающей и обреченной:

Я одинок, как последний глаз
у идущего к слепым человека!

Слепцы Брейгеля шли к цели. Слепой Гомер писал «Илиаду».
Всевидящий Маяковский шел к слепым, чтобы поведать им о
трагедии зрячего!

163