Page 169 - ГУДИЕВ - ВЕРШИНЫ

не упереться в самое себя — «Белые слоны»...
И разве не обречен на пожизненное самоубийство юный Ник,
сглотнув слюну, пахнущую земляникой, перед перерезанной глоткой в
«Поселке индейцев»?
Сколько сдержанной красоты и человеческого содержания в
Гарри Моргане и его некрасивой Марии перед лицом сумасшедшего
мира, в котором гангстеры вершат революцию, толстосумы воняют
так, что не продохнуть, а пуля в живот мужественному инвалиду
оставляет один на один с жизнью женщину, которая видела, как он
швырнул шляпу нахала, угодившую под колесо автомобиля...
Непонятно, почему именно Фицджеральд писал сценарий по этому
шедевру, и представляю, что написал этот корифей американской
прозы, хотя его влияние на Хемингуэя при всей несхожести обеих
фигур было решающим.
Трудно сказать, что у него было лучше, что хуже. Его неудачи —
как долины, без которых планета его творчества превратилась бы в
сплошные ножи вершин... По мне, все у него ошеломительно сильно!
Особенно «Фиеста», где шутя и серьезно он воссоздает извечную
корриду непреходящих и поддельных ценностей...
Его «Старик и море» — гимн и реквием борьбе, являющейся
«вечным двигателем» человеческой истории, цивилизации, жизни
как таковой, а тема победы в поражении — итог трудных
размышлений писателя, познавшего и горечь побед и сладость
поражений... Это не фраза. Там, где стоит знак тождества, плюсы и
минусы не работают...
Можно уже не писать произведение, обозначив только его
название. Например: «Прощай, оружие», «По ком звонит колокол»,
«Иметь и не иметь»...
Взгляните, что он творит одной строкой! «У меня был шофер,
испанец, Хуан, — он мог гнать, а мог и не гнать»...
Сафари. Женщина, чтобы спасти любимого мужа от неминуемой
гибели, стреляет в несущегося на него носорога, промахивается и
убивает мужа. Намедни переспавший с ней проводник называет ее
шлюхой, — ему был симпатичен молодой американец. Не слишком ли
мало граней у треугольника для этого шедевра писателя — «Недолгое
счастье Фрэнсиса Ма-комбера»...
Академической учебе он предпочитал вольные уроки на природе,
улицах и в музеях... Бах учил его неразрешимости, неповторимости
повторения... Знаменитое «И», как продолжение еще не начавшейся и
никогда не заканчивающейся беседы на тему цикличности, как
философской темы, а не работы поршня в цилиндре агрегата, и одно
из своих произведений писатель препровождает эпиграфом из
Экклезиаста; идет дальше и приходит к мысли, что что-то в этом мире
постоянно меняется, а что-то остается неизменным; если идти дальше,
то можно жить «назад» там, где ты всегда был, еще не родившись,

167