Page 171 - ГУДИЕВ - ВЕРШИНЫ
P. 171

буржуазного бомонда... Он один из редчайших, тех, кто показал, что
                  эстетика   —   это   не   «розы   и   мрамор»,   не   сопли   кисейной
                  сентиментальности и даже не отбор, соответствующий духовному и
                  чувственному   мировосприятию   человека...   Эстетично   —   все!   И   все
                  здесь зависит от умения художника владеть материей.
                        Быть  писателем в  Америке  все  равно,   что быть  стекольщиком
                  после   бури.   Окна   домов   зияют,   и   тебе   не   надо   быть   ни   большим
                  стилистом, ни изощренным драматургом — достаточно быть честным
                  хроникером,   чтобы   в   десяти   публикациях   дойти   до   обобщений   и
                  создать объективную картину действительности... Но ни один автор
                  при всей своей универсальности не может выразить «все обо всем»!
                  Поэтому мы читаем многих. Нас интересует не только столкновение
                  их   мировоззренческих   концепций,   в   не   меньшей   степени   —
                  мироощущение   каждого,   ибо   каждый   писатель   представляет
                  определенную часть общества и конкретный опыт, отграниченный и
                  прямо пропорциональный его масштабам, его способности постигать
                  скрытые пружины человеческой психики, его мыслей и действий...
                        Поэтому так дороги были мне Колдуэлл, Ирвин Шоу, Болдуин,
                  Джон Стейнбек, Фолкнер — поколение после Драйзера до Апдай-ка,
                  Воннегута   и   Капоте...   С   Фицджеральдом   нашу   общественность
                  познакомили   после   упоминания   его   персоны   в   «Празднике...»
                  Хемингуэя.   В   фарватере   этих   писателей   были   такие   как   Джойс,
                  Андерсон, Дос Пассос... Все они дали мне наиболее широкую и полную
                  картину американской действительности, ибо каждый из них творил
                  фрагмент панорамы, в которой дышал материк! Великий Хемингуэй
                  подвел   итог   целой   эпохе   —   его   Америка   была   всеобщей   и
                  законченной, как символика иконы, откаченный до капли бак. Там,
                  где   другие   писатели   исписали   тысячи   страниц,   чтобы   запечатлеть
                  исчезающий образ времени, он писал двадцать строк, и время в них
                  становилось   материей,   «вещью   в   себе»,   тотемом,   в   котором   был
                  зашифрован еще один элемент «периодической системы» нации!.. Его
                  «Смерть после полудня» — лучший урок литературы и писательского
                  мастерства без рецептов и индульгенций... Эпизод с артиллерийским
                  офицером и врачом, плеснувшим первому в лицо йод, — гордиев узел
                  человеческой психики, трагический контрапункт, не снившийся ни
                  одному мыслителю планеты Земля...
                        Лауреата Нобелевской премии, американского писателя Эрнеста
                  Хемингуэя любил весь или почти весь читающий мир!.. Кто-то, как,
                  например, я — неистово! В юности похожий на святого Себастьяна, в
                  зрелом,   если   это   возможно,   на   коллективный   портрет   самых
                  центровых голливудских актеров, а к старости — на матерого шкипера
                  с пиратского барка, он был ошеломительно красив и категорически
                  несмазлив... В его крупном и крепком теле, в прямых углах широких
                  плеч, в рычагах рук и ног, в абрисе бычьей головы, тяготеющих к
                  квадрату, в походке, в жестах, в стойке, в манере курить, пить, бежать,



                                                               169
   166   167   168   169   170   171   172   173   174   175   176