logo

М О Я    О С Е Т И Я



1897

28. А. ЗАХАРОВ — КОСТА ХЕТАГУРОВУ
12 января 1897 г. Екатеринодар

Екатеринодар
12 января 1897 г.

Итак, как видишь, дорогой Коста, я в Екатеринодаре и нахожусь в страшной «апатике» и разочаровании, а, кажется, и не влюблен. Черт знает, что со мной делается, но до запоя, как ты предсказывал, далеко. Дело, кажется, в том, что я недоволен своим положением, меня гнетет мое звание и служба не по сердцу. Никак не могу допустить, чтобы жизнь моя вообще и служба, в частности, имела бы хоть чуточку серьезное значение. Массу я открываю у себя недостатков, а исправиться не могу. Меня гложет зависть ко всему и всем. Самолюбив до чертиков, а вместе с тем не могу, чтобы не находиться под чьим-либо влиянием; как согласовать все это вместе — не знаю.
Осаждают меня ежеминутно разные думы, а в результате нуль. Или я хочу поумнеть, или же окончательно оглупел. Ужасно дурацкое душевное состояние. Что я хочу — я сам не знаю.
Перевелся я сюда с целью развернуться здесь, т.е. быть жизнедеятельным и полезным обществу, но никуда нельзя показать носу, благодаря моему званию. Хотя я это и предвидел, но думал, что мне удастся перейти в областное правление делопроизводителей, но не тут-то было: говорят, что нужно протекцию иметь или звезды с неба хватать, а у меня ни того, ни другого. Хотя я знаю не одного «Митрофанушку», пристроившегося к областному правлению. Ну, да посмотрим: как Бог не даст — свинья не съест.
Жаль мне было расставаться с Баталпашинском, за 7 лет почти сроднился с ним, а еще больше Жаль и жаль до боли, что начатое мною дело, поставленное тобою на ноги и с трудом поддерживаемое мною, — погибло безвозвратно, по крайней .мере надолго. Я говорю про спектакли. Дело в том, что любители рассорились, благодаря Мингалеву и Мартиновне (главным образом), а потому и имущество наше театральное в разбросе: часть у Бесединой, часть у Мингалева и часть у Феневой; конечно, у Марьи Яковлевны не пропадет, но за других не ручаюсь и, конечно, пока Беседина в Баталпашинске, спектаклям не бывать. Я когда-нибудь об этом имуществе напишу тебе подробнее для напечатания.
Голубчик, Коста, напиши, посоветуй мне, чем я могу заняться с увлечением до забвения. У меня силы и желания масса, но я разбрасываюсь и не знаю, на чем остановиться. Меня страшно тянет на подмостки, здесь есть любительский кружок драматического искусства, но в нем участвуют все университетские и важные дамы, а потому я пасую. Затем, ты меня знаешь в комических ролях, а я теперь, кажется, с восторгом взял бы драмат<и-ческую> роль, кажется, хорошо бы выполнил, но... черт его знает — не уверен я в себе.
Прощай, пиши, утешь твоего Митрошу.
А. Захаров.
Адрес.
Екат<еринода>р. Графская улица, дом сотника Кривошеи. Такому-то.
P.S. Если будешь здесь, то можешь ехать ко мне.

29. Д. Г. ГИОЕВ — КОСТА ХЕТАГУРОВУ
6 апреля 1897 г.

Уважаемый Коста.
Ты ждешь ответа на свое предложение о принятии доли в расходах по изданию газеты «Северный Кавказ».
Это дело мне совершенно неизвестно, и потому я решительно отказываюсь откликнуться на твой призыв. Но не могу не сказать тебе, что ты погубишь свое детище, если будешь трактовать специально горские вопросы. Оставь ты бедных горцев в покое: в газете они не нуждаются. Чем меньше мы шумим, тем лучше.
5000 из 6000 руб. навряд ли ты соберешь между нами, значит, тебе не удастся приобрести газету в собственность, и лучше: она останется тем, чем есть теперь; а то ты хочешь создать какую-то специальную горскую газету, от чего избави Бог!
Желаю тебе всякого успеха и рад, что ты нашел себе дело по душе.
Твой Д. Гиоев.
Пиши почаще в Кагызман.
г. Карс, 6 апреля 1897 года.

30. НЕИЗВЕСТНЫЙ — КОСТА ХЕТАГУРОВУ
<Апрель 1897>

Дорогой Коста!

Получил твое письмо и, прости, не мог ответить, был все время в отсутствии, только сегодня мог собраться написать. Правду говоря, твое письмо меня несколько удивило, вдруг получаю вексель твой, следовательно, дела принимают совсем другой оборот, чем ты раньше писал. Ведь прежде предполагал составить компанию, что, кроме денежной помощи, было оказание и активного участия, а теперь оказывается, что некоторые согла­шаются дать деньги, а в чем выразится их участие, неизвестно... На днях я иду в отпуск на месяц, необходимо побывать и в Ставрополе, и в Владикавказе, тогда, повидавшись со всеми желающими, я могу сказать и свои предположения, а пока возвращаю тебе твой вексель и удивляюсь, чего ты вздумал высылать, это совершенно лишнее, так как твое слово важнее для меня всяких законных обязательств.
Твой <нрзбр.>

31. И. М. ГАГКАЕВ — КОСТА ХЕТАГУРОВУ

2 июня 1897 г. Георгиевско-Осетинское

Добрейший Коста!
Частое отправление к Вам писем не похвально нам, но и отказать в этом страждущему Иоанну невозможно, хотя Лекси это крайне неприятно, ибо беспокоим часто Вас.
Иоанн зæгъы: «Мæ тыхстдзинады тыххæй дæ тыхсын кæнын, æмæ мын æй ныббар». Иорам Хуырымты ам уыди æмæ загъта: «Къостамæ арвитут, æмæ, цармæй буары астæу низтæ æвзарынмæ дæсны чи у, ахæм дохтыртæ уым бирæ ис, æмæ сæ бафæрса, кæд дын исты хос бацамониккой»,— æмæ дæм уый тыххæй æнхъæлмæ кæсы. Йæ низ та уый у, æмæ, йæ галиу фарс циу, уымæй иууылдæр цармæй фыды астæу дыз-дыз-æндзыг рыст кæны, йæ рахиз фарс та къуырма æндзыг рыст кæны; стæг риссæг, хуылф æмæ æндæр исты риссæг дзы нæй. Хуыцау дын дæ хъуыддæгтæй дæ зæрдæ срухс кæнæд, фæлæ ма Иоанны куы фенис (рæстæг уæвгæйæ), уый йæ зæрдиагонау фæнды. Дохтырты куы бафæрсай, уæд дæм хостæм, сæ рецепт дæр семæ, афтæмæй æнхъæлмæ кæсы.
Будьте счастливы. Новостей опять нет, кроме того, что на завтрашнее число ожидаем начальника области.
Священник Иосиф Гагкаев. 2-ое июня 1897 г.

начальства, все оказалось вымыслом, ничего подобного не видел и не обнаружил Одинцов.
Кроме того, еще одна жалоба поступила на Каханова от Балкарского общества; дело в том, что доверенные от балкарцев подали прошение Главноначальствующему в Кисловодске, где они жалуются, что их грабит старшина ихний, в доказательство чего приводят следующее: во время первого объезда области Кахановым на прием и встречу его старшина показал 600 руб., на вторую встречу и прием 2 000 р., а на третий прием Каханова уже 150 руб.
Все это я слыхал и слыхал от Жантемира Шанаева, за достоверность не ручаюсь. О деньгах и земли(е?) кабардинцев будет особое дознание.
Любящий Вас Д. Цаликов.
г. Владикавказ
1897 г. 23 июля.

36. А. Л. ХЕТАГУРОВУ
20 августа 1897 г. Ставрополь

20 августа
97.

Зная твою «строгость», дорогой Андукапар, я и пишу тебе так «часто» о ходе моей болезни. Беспокоиться теперь уже не следует, так как рана совершенно уже заживает и есть полное основание думать, что я даже и хромать не буду.
Хожу я в настоящее время пока на костылях и не дальше как по комнатам, но, кажется, не сегодня-завтра рискну проехаться в фаэтоне. Доктор Акимов, который меня лечит, не только не имеет ничего против, но даже настоятельно советует. Днем я уже не валяюсь в постели. За время своего лежания я окончательно обработал свои осетинские сти­хотворения, и некоторые из них, говоря не хвалясь, поразительно хороши. Надо будет их издать наконец. Недели через 2-3 решусь-таки поехать в Пятигорск принять несколько ванн, так что ко времени твоего возвращения я настолько окрепну, что ты если и захочешь за что-нибудь отколотить меня, то уже не осилишь.
Будь здоров, дорогой, весел и счастлив!
Твой Коста.

37. И. Т. ГАЙТОВУ
<Вторая половина 1897 г. Ставрополъ>

Секретное.

Никого у меня нет, дорогой Иналук, кого бы я мог избрать посредником между мной и Вами. Из всех моих родственников никто мне так не близок, как Вы сами. Вот почему я беру на себя дерзость нарушить адат нашей родины и заговорить с вами непосредственно о том, чего принято касаться только через близких родственников и преданных друзей. Моя глубоко прочувствованная привязанность к Вам дает мне смелость надеяться, что Вы поймете меня и простите мне это грубое нарушение обычая... Повторяю, что у меня сейчас, кроме Вас, нет никого, кому я мог бы доверить свою тайну. Доверяю ее только Вам, дорогой Иналук, как моему искреннему доброжелателю, руководителю и другу — с одной стороны, и как славному представителю благородной фамилии и любящему отцу семейства — с другой.
Мысль о скреплении нашей горячей и неизменной дружбы еще более тесным союзом, союзом родственным, до сих пор преследует меня, как что-то роковое, неизбежное. Я думал, что таким звеном между нашими фамилиями будет Раиса, но Бог судил иначе... Привязанность моя к Вашей семье после выхода Раисы замуж не только не ослабела, но за время моего пребывания в Ардоне непомерно выросла... Я слишком ничтожен и беден, дорогой Иналук, чтобы составить счастье любимого существа. И не настолько я дерзок и легкомыслен, чтобы обещать широкое довольствие и безмятежное счастье. Нет! Я могу предложить только вечно тревожную и неизменно трудовую жизнь, полную смысла и целесообразности, проникнутую горячей любовью не только к семье и родственникам, но и к бедной нашей родине, ко всему страждущему, униженному и оскорбленному... Найти охотницу делить со мною такую участь нелегко. При всем этом она должна быть непременно осетинка...
Предоставляю, дорогой Иналук, Вашей благородной совести и высокой чести вопрос о Ва<шей> средней дочери, причем заклинаю Вас всем, что для Вас свято, ответить мне только с ее согласия, без малейшей тени принуждения. С каким жгучим нетерпением буду ожидать ответа — это Вы чувствуете хорошо и потому не заставите меня, конечно, томиться слишком долго. Ваш всегда и везде неизменный
Коста.

38. В. И. СМИРНОВУ
25 декабря 1897 г. Петербург

25 дек.
97 г.

В этой громадной, мрачной больнице, среди сотен страдающего люда, ни о ком я так не скучаю, как о Ваших детях, дорогой Василий Иванович!
С каким бы наслаждением я провел в их обществе текущие праздники, как дорого бы дал, чтобы посидеть с ними хоть один час в этот,— особенно радостный для детей,— день великого христианского праздника! Но, видно, не судьба мне быть таким счастливцем. Лишенный с самого раннего детства материнской ласки и радостей семьи, я до сих пор с поразительной восприимчивостью переживаю волнения, радости и печали счастливого детского возраста. Нигде мне так не весело, как с ними, ни за кого я так не страдаю, как за них. Передайте же, дорогой Василий Иванович, мои горячие поцелуи, поздравления и искренние пожелания самого цветущего здоровья всем Вашим малышам и мою при­ятельскую просьбу Гале и господам гимназистам, чтобы они своими успехами в науках и искусствах и своим поведением не только в гимназиях, но и дома постоянно радовали бы сердца отца и матери, которые их так безгранично любят и так много, так неустанно трудятся для их воспитания, настоящего и будущего благополучия. Пусть они помнят, что для отца и матери их нет выше радости, как видеть их честными, трудолюбивыми людьми. Исполнением этой просьбы они сделают и меня своим неизменно верным другом. Поздравление мое с праздниками примите, дорогой Василий Иванович, и сами и благоволите передать его «многострадальной» Анисье Федоровне с пожеланием вам обоим здоровья, силы, мужества и энергии для доведения до конца вашей многосложной и трудной задачи. Примите уверение в искренности всего сказанного и горячей привязанности к Вам Вашего всегда благодарного и признательного ученика Коста.
<Приложение>

СО ЗВЕЗДОЙ
Стук, стук!..
— Кто там?
— Отворите...
— Кто ты?
— Свой... Ну, вот смотрите...
Я пришел Христа пославить,
Всех вас с праздником поздравить:
Васю, Дуню, Нину, Лушу,
Гимназистов — Сашу, Мишу,
Галю, строгую артистку,
И Катюшу-гимназистку.
Коли праздник — веселитесь,
А коль дело — не ленитесь!
Будьте ласковы, сердечны
И тогда — друзья мы вечно.
А теперь за поздравленье
Дайте к чаю мне варенья!
Вышло коротко и просто...
До свиданья! Друг Ваш Коста.

С.-Петербург, 1897 г. 25 дек.