СМЕРТЬ ГЛАШАТАЯ
В сельскую канцелярию вошел высокий сутуловатый старик. Старая лохматая шапка из овчины, ветхая, вся в заплатах черкеска, перехваченная в талии кожаным ремнем, распоровшиеся чувяки из сыромятной кожи — вот что составляло его одежду. Это был сельский глашатай Дадо. Наверное, ему было больше шестидесяти лет, во всяком случае, так можно было подумать, глядя на его сморщенные щеки и поседевшую бороду.
В канцелярии за разными столами сидели подтянутый мужчина средних лет — старшина села и пожилой русский писарь в очках.
Доброе утро,— приветствовал их Дадо.
Доброго здоровья, — ответили ему. Немного погодя, старшина села вынул из кармана своего бешмета белоснежный платок,
слегка обтер им свое лицо.
— Ну, Дадо,— наконец сказал он,— наверное, тебе неприятно будет, но мы решили тебя уволить с работы.
— Как уволить? — побледнев, спросил Дадо.
— Нанимаем другого глашатая,— продолжал старшина.— Ты слишком уже стар, голос твой потерял былую силу, не годишься уже в
глашатаи.
Ничего не смог выговорить Дадо.
Словно потолок пошел вниз, голова закружилась, по телу прошла холодная дрожь, лицо неузнаваемо побледнело, и мелкие капли пота выступили на морщинках лба.
Тридцать лет он ходил в глашатаях, крича во весь голос по длинным улицам, оповещая народ о каком-нибудь событии. Услышав привычный крик Дадо, люди торопливо выходили па улицу, старики на нихасс прерывали свой разговор, женщины из окон, из-за плетней прислушивались к глашатаю, а мальчишки наперегонки бежали к нему. Вот так, переходя с одной улицы на другую, из одного конца села в другой, долгие годы нес свою службу Дадо.
В год два-три раза па арбе со щенком объезжал дворы и собирал свою мзду. Давали ему кто деньги, кто пшеницу, кто кукурузу, одним словом, кто что мог. И Дадо к другой жизни не стремился, кормил себя и жену, у которой гноились глаза,— детей у них не было. А теперь что делать? Как прокормиться, у него ведь ничего нет.
Что я тебе сделал? Почему губишь меня? — плачущим голосом обратился он к старшине.
Ничего ты мне не сделал,— сказал тот,— но говорю же, состарился ты и не можешь работать глашатаем.
Дадо безумными, ничего не видящими глазами смотрел на него, что-то горячее сжало его сердце, тяжелый ком подкатил к горлу.
— Иди на двор, не мешай нам,— встревоженным голосом сказал старшина.
Колени Дадо внезапно подогнулись, ему вдруг показалось, что его по шее ударили дубинкой, и он грохнулся на пол.
— Гей, кто-нибудь, идите! — крикнул из окна на улицу старшина села.— Старый глашатай Дадо умер!