ОБВАЛ
I
За аулом он крутил жернова нескольких маленьких мельниц, и дальше продолжал свой путь, впадал в Ираф, который, гремя и обрушивая свои волны на каменные громады, рвался вперед в ущелье.
И на островках этой буйной реки есть мельницы, но когда она разливается, то разрушает и уносит их. Да, Ираф шутить не любит. Бороться ему трудно только с гранитными скалами, а что стоит уничтожить мизерную постройку, которую сооружает себе горец из чего попало.
Однажды пошел ливень. Мы, трое мужчин— я, хозяйский сын и наш сосед Мисирби — старик с поседевшей бородой, сидели в сакле и через открытую дверь смотрели на улицу.
Глаз не мог ничего различить — небо, горы, земля, тучи и вода перемешались в одно единое.
— Ираф опять разольется,— поглаживая бороду, сказал Мисирби,— унесет мельницы.
— Что бог пошлет, то и будет,— ответил хозяин, спрятав руки в рукава.
— А что может послать бог,— начал снова Мисирби.— Люди обнаглели, ненавидят друг друга и было бы лучше, если б он их уничтожил, а не мельницы.
— Среди людей есть и хорошие и плохие,— проговорил хозяйский сын.— И разве это справедливо, если хорошие из-за плохих пострадают?
Мисирби ничего не ответил. Рукой провел по бороде, нахмурил свои лохматые брови и угрюмо смотрел в землю.
Кто знает, о чем он думал, но мне почему-то показалось, что между ним и народом простерлось заросшее терновником поле, которое никогда не пустит их друг к другу.
И, действительно, как мне рассказывали потом, Мисирби не любил людей, да и они не называли его своим любимцем...
От отца ему досталось большое наследство, но сейчас все его богатство составляли кот, осел, клочок пашни и небольшой луг. Обошло его и семейное счастье: был у него единственный сын, да и тот глуповатый.
— Бог знает, кому что надо,— говорили те из людей, которые особенно не любили Мисирби.
Мисирби слушал эти разговоры, они бередили ему душу, но он делал вид, как будто ничего не понимает.
II
Ливень стал затихать. Тучи поднялись над скалами, и края небесного свода посветлели.
Снова открылись глазу земля, леса, склоны. На узких, маленьких улицах аула появились люди. Немного погодя раздались тревожные крики. Что такое? Мы выбежали из сакли и вдруг увидели страшное зрелище: ручей, который бежал по склону, гремя, как гром, гоня впереди себя камни, превратился в обвал. Один из самых крупных камней, бешено прыгая, добрался до аула раньше других, ударился об угол одной сакли и полетел дальше. Вокруг улицы, в которую должен был удариться обвал, собрались группами люди. Ошеломленные ибледные, они смотрели на склон.
— Гей, гей! — кричали с разных сторон.— Берегитесь! Обвал идет, обвал!
Страх взял в плен всех, но особенно мучил тех, чьи дома стояли по пути обвала. Мужчины бросились отгонять и спасать скот, женщины переносили к соседям самое ценное из своих домов.
К этому времени поток, бушуя и кидаясь в стороны, достиг улицы. А улица была очень узкая, ее ширина составляла всего два аршина, а может, немного больше. Между саклями по обеим сторонам тянулось сложенное из камней непрочное оградное сооружение
На такой узкой улице лавина не нашла свободы и разрушала все, что было на пути. В людской суматохе, в глухом реве потока я упустил Мисирби из виду. Но скоро увидел его снова: обхватив, словно ребенка, старый деревянный чемодан, он стоял у порога своей сакли - хотел перебежать в сторону людей, но поток перекрыл ему дорогу и он, как пригвожденный, остался на месте. Куда ему еще бежать? Со стороны улицы — обвал, а с другой стороны стены соседних саклей окружали его маленький двор. Обвал вначале разрушил наружный угол сакли. Не оставалось никакого сомнения в том, что и всей сакле грозила гибель, двор уже был занесен камнями.
— Бросай чемодан,— кричали люди Мисирби,— назад уходи, взбирайся по стене соседней сакли на крышу!
Если бы Мисирби послушался совета людей, то через крышу соседней сакли легко можно было бы перебраться на противоположную сторону, но он не хотел расставаться с чемоданом, а с ним невозможно было взбираться по стене.
Вдруг Мисирби крикнул что-то и упал лицом вниз. Сакля, со всех сторон занесенная обвалом, начала шататься и рухнула. Мисирби с чемоданом исчез под каменным водоворотом.
— Аллах, Аллах!— стонали люди.— Пропал человек, пропал!
III
Лавина сделала свое дело и пошла на убыль. Люди гурьбой вошли во двор Мисирби и из-под камней подняли его труп. Все его тело было побито, иссечено камнями, отовсюду сочилась кровь, ноздри, уши, рот были забиты песком и землей. Одна старушка дрожащим голосом запричитала, и люди заплакали: далеко разносился этот плач и проникал в самое сердце. И в другие аулы послали вестников горя, и со всего ущелья стекался народ выразить соболезнование. На второй день мертвого Мисирби обрядили, положили его в гроб и похоронили.
— Несчастный был, несчастным и умер,— говорили многие,— однако, что за чемодан, из-за которого погиб Мисирби?
— Надо открыть его,— посоветовал один из толпы.
Появился чемодан, его обступили со всех сторон. Один широкоплечий смуглый парень обухом топора выбил замок. Чемодан был полон денег. Люди молча уставились на них. Прошло некоторое время; привели откуда-то придурковатого сына Мисирби Баззе.
— Видишь, Баззе,— обратился к нему один из стариков.— Сколько денег оставил тебе отец после своей смерти...
Баззе, схватившись за бока, вытаращил свои косые глаза на деньги и начал смеяться:
— Хе-хе-хе! Деньги, деньги! Хе-хе-хе!