Селение N было одним из самых больших и богатых в округе и давно уже стояло «на линии города» в ожидании введения «Положения». Расположенное на берегу реки, в долине, оно представляло, однако же невзрачный, унылый вид своим длинным рядом выбеленных домов, вытянутых в одну улицу, почти без признаков растительности, и своею непролазною грязью в дождливое время года. Кроме крестьянского населения, в нем было расквартировано несколько частей войск, которые, оживляя местную «торговлю» п питейные заведения, своим присутствием среди крестьянской жизни и контрастом своего быта придавали лишь еще более странную физиономию этому «городу-деревне». С од: ной стороны, чувствовалось «лоно природы», на котором копошился серый мужик, коровы и свиньи; с другой, мелькали хвосты расфранченных дам и щелкали биллиардные шары в местной гостинице. Нежный букет первосортных французских духов смешивался с острым запахом пропаренной онучи, а раскатистая трель рояля сливалась с треньканьем балалайки и разухабистыми звуками гармонии. Из открытых окон «господской» квартиры доносились на улицу слова: «интеллигенция», «s'il vous plait» и пр., слышалась звучная клятва лермонтовского Демона и острое слово щедринской сатиры, а рядом, под самым окном, мужик колотил бабу или непечатно костил своего соседа... Словом, здесь рука об руку уживались самые разношерстные понятия, самые неожиданные сочетания костюмов и времяпрепровождений. Нивелирующим и примиряющим элементом в мужском обществе служила водка, в дамском – сплетня.
В этой обстановке пришлось прожить несколько лет и мне...
Однажды у меня засиделся мой приятель Зайчиков, и так как было уже поздно, то он остался ночевать, расположившись на полу и прикрывшись своим пальто, которое, как он выражался, было уже перевернуто «на пе», т. е. попросту, наизнанку, вследствие полнейшего отказа лицевой стороны сохранять долее приличный званию вид...
Часа в два ночи в окно над моей головой раздался неистовый стук с улицы... С некоторой тревогой я присел на кровати, соображая спросонья, что бы такое могло случиться...
– Это что за шальной в такую пору штурмовать вздумал? – отозвался с полу Зайчиков, шурша спичками.
– Кто там стучит? – окликнул я не особенно ласково стучавшего.
– Это я – Силкин! – послышался ответ с улицы...– Простите, что, будучи незнаком с вами, поднимаю такую тревогу, но мне необходимо видеть Зайчикова... Ради бога, впустите сказать два слова!
Я вопросительно повернулся к Зайчикову, который уже зажег свечку и сидел на своей постели, натягивая пальто на плечи...
– На кой черт понадобился ему я в такую пору? – отозвался он сердито...– Опять какую-нибудь ерунду спьяна выдумал!.. Надо все-таки пустить...
И Зайчиков, надев на себя пальто, впустил Силки-па, а затем для секретного собеседования отправился с ним в смежную комнату, откуда тотчас же стал доноситься сдержанный шепот гостя и недоумевающие восклицания Зайчикова...
Проводив Силкина, Зайчиков затворил дверь и залился своим звонким, симпатичным хохотом.
– Что случилось? – полюбопытствовал я, невольно заражаясь его весельем в столь непонятной для меня обстановке.
– Ой, умру, ей-богу, умру!.. Погоди, дай перевести дух! – хохотал он неистово.– Уморил ведь со смеху! Ох, чтобы черт его побрал... Ха-ха-ха! Ух!.. О, чтобы ему пусто было!.. Ведь этот самый Силкин, который боится в руки револьвер взять, на дуэли задумал драться! Ха-ха-ха!..– И Зайчиков снова разразился неудержимым хохотом.
– На дуэль? Да с кем же?..
– С поручиком Загвоздкиным... Ревность, видишь, наконец одолела... Отелло ревнует свою неверную Дездемону! После того, как она рогами давно уже украсила всю его квартиру, он сделал ужасное открытие, что Загвоздкин за нею ухаживает, и воспылал местью... Жаждет крови и тащит Загвоздкина на барьер, а меня секундантом... Никаких отговорок, тем более, что он же от Загвоздкина еще и в морду получил мимоходом, когда вздумал с ним объясняться по этому поводу... Одолжи своп револьвер, а я сейчас иду передать вызов оскорбителю.
– Да брось ты эту комедию!.. Неужели нельзя уладить как-нибудь историю?..
– Уладим, не бойся!.. Не в первый раз... Сочиним выпивку – и баста!.. А только так нельзя!.. Почтение к традициям соблюсти должно!..
Зайчиков оделся, сунул в карман револьвер и вышел на улицу...
– Ваш брод, а ваш бр-од! – раздался над моим ухом голос денщика Котова.– Ваш брод, письмо принесли!
Я открыл глаза. Яркий солнечный луч врывался в комнату и весело освещал убогую обстановку. Было уже 9 часов утра. Котов в одной руке держал револьвер, а другой протягивал мне незапечатанную записку.
– От поручика Зайчикова, ваш брод, записка и вот левольверт прислали!..
Зайчиков наскоро писал карандашом: «Ура! Спеши скорей! У меня Силкин с супругой. Правим победу и тризну!»
«Значит, дуэль состоялась», мелькнуло у меня в голове, и, интересуясь исходом, я тотчас отправился по приглашению.
Прекрасное майское утро ласково охватило меня своей свежестью. Ярко зеленевшее поле с роскошным ковром пестрых цветов далеко на горизонте замыкалось абрисом гор, чуть-чуть подернутых голубоватою дымкою. Из бирюзовой выси неба неслась радостная песня жаворонка и серебристою трелью рассыпалась в воздухе... В эту минуту даже в глухом захолустье нашего села жизнь казалась такою прекрасною, такою радостною, что самая мысль о встрече двух людей, направляющих друг против друга смертоносное оружие, показалась мне нелепою...
Из открытых окон крестьянской избы, где жил Зайчиков, до меня доносились громкие, оживленные голоса, среди которых раза два прорывалась нежная женская фраза: «Ваня, Ванечка, ты – мой герой! Ты – рыцарь!..»
– Неужели же, в самом деле пролита кровь,– тревожно думал я, входя в комнату и окидывая глазами обстановку.
Комната была наполнена табачным дымом. В углу стоял стол с целой батареей бутылок, между которыми скромно разместились закуски: говядина из супа, сардинки и обычная «кета»... Было, как говорится, «надрызгано»: на полу валялись окурки, корки хлеба, и вообще царил тот хаос, каким сопровождается добрая приятельская выпивка. «Герой» Силкин был в полном кураже, а супруга томно поводила глазами и любовно похлопывала его по плечу. Вообще, картина была довольно обыденная в нашем захолустье...
Зайчиков тотчас же отвел меня в переднюю и, заливаясь сдержанным смехом, фыркая, наскоро посвятил в обстоятельства дуэли. Дуэль, действительно, состоялась; только секунданты разрядили патроны, заменив пули бумагой. Силкин выстрелил первый, а Загвоздкин, вместо ответа, влепил ему пощечину; тем все и кончилось. Теперь же Силкин мнит себя героем и с восторгом рассказывает десятый раз, как он «выстрелил» и как его пуля пролетела у самого уха «подлеца».
– Смотри только, виду не показывай,– предупредил меня Зайчиков и, введя назад в комнату, по очереди представил супругам.
Дама с торжествующим видом подвела меня к налитым рюмкам и чокнулась за своего «героя».
– Я полагала, что мой муж – трус,– произнесла она, захлебываясь от восторга,– что он не в состоянии защитить честь своей жены... И, представьте, как он поступил, каким он героем оказался!.. Ваня, расскажи же хорошенько, как ты выстрелил!..
Блаженная, несколько припухшая физиономия Силкина тоже сияла восторгом победы. Он тотчас же сорвался с места и, жестикулируя, начал описывать происшествие.
– Загвоздкин – трус, я всегда это знал... Я доказал ему, что храбрые люди бывают и не в военном мундире... Да-с, я его на двадцать шагов поставил!.. Первый выстрел, конечно, был мой... Прямо ему, подлецу, в лоб нацелился!.. (Силкин все это показывал для наглядности–примерно...) Вижу, он бледнеет: знает, что я не прощу обиды... Бац!.. Сам, своими глазами видел, как пуля пролетела мимо правого уха, и он покачнулся... А он – что сделал?.. Как вы думаете, что он сделал, этот подлый трус? А?.. Бросил револьвер, подошел ко мне – я думал, извинения просить– да как хватит!! Вот сюда, припухло даже!.. Ведь это трусость?.. Да?.. Ведь боялся, что я после его промаха потребую второго выстрела, потому что условились драться до первой крови... Вот тебе, говорит, кровь!.. Каково?!
– Ваня, Ванечка, брось! – успокаивала его супруга...– Ну охота тебе сердиться на этого Загвоздкина!.. Все теперь знают, что ты вел себя геройски и в обиду себя не дашь!..
Мне было и смешно, и мерзко... Я поспешил под благовидным предлогом распрощаться, но, уходя, еще раз услышал томно-раскисшее: «Ваня, Ванечка!..» и затем звон столкнувшихся рюмок... «Да, думалось мне, это действительно тризна и победа, в которой убежден полупьяный Силкин и над которою одновременна хохочет его противник, рассказывая приятелям «потешную историю», как он «влепил в ухо»... Это победа – и победа полная – захолустья над человеческим достоинством.