С каким неподдельным восторгом ехал Аланов из своего мертвенного уголка в город «Приморск»! Он лелеял светлые надежды на то, что проведет там время очень весело, так как он на это из своего скудного содержания скопил небольшую сумму и прихватил еще кое - у кого в долг, и таким образом, у него в кармане было до 400 р. На эти деньги можно провести время куда как весело! Кстати, теперь пора танцевальных вечеров, любительских спектаклей, концертов и маскарадов. И под влиянием предстоящих удовольствий Аланову и свист пурги, разыгравшейся округ, «вихри снежные крутя», и утомительно однообразный звук колокольчика, и пофыркивание бодрой тройки, и вскрики лихого ямщика отзывались приятной, убаюкивающей ноткой. Он откинулся в глубину кошевки, закутавшись в свою доху, и замечтался. И чудится ему, что он на маскараде несется в вихре опьяняющего вальса с таинственной маской... Мнится ему, что он выиграл целую кучу золотых монет, дом, экипаж у местного архиштосиста. Но вдруг эти розовые мечты сразу обрываются представлением недавно покинутой им трущобы, где вытерпел год прозябания, вечно слушая ворчанье своей сварливой хозяйки, в то время как он, словно угорелый, бегал по квартире, желая согреться, между тем как «пар от его дыханья волнами стоял»... «Динь-динь-динь!»– звучит колокольчик. «Э-эх, други!» – вскрикивает порою ямщик, и кошевка мчится, ныряя между сугробами снега, к «Приморску».
– Тпррру!.. Приехали, барин!..
Кошевка остановилась у освещенного подъезда лучшей гостиницы – «Червонец». Аланов вылез и приказал нести свой дорожный чемоданчик, в котором хранились мундир и три смены белья, в отведенный номер. Народу в гостиницу набралось масса – оказалось, что на маскарад. Это его обрадовало. Он наскоро переоделся и вышел прежде всего в столовый зал, чтобы поесть чего-нибудь. Бой доложил ему, что на ужин «бишкеты», «фазаны» и «коклеты». Он заказал себе фазана. Через довольно долгий промежуток времени ему принесли какую-то дичь. Попробовал, и оказалось, какая-то пропитанная рыбой птица, но только не фазан.
– Что это такое? – спрашивает Аланов, с отвращением выплевывая разжеванный кусок. – Утка,– получает ответ. – Да ведь утка-то несъедобная, пропитана рыбой, а я просил фазана.– Фазана нет.– Принесите мне бифштекс да поскорее!
Принесли и бифштекс, но сухой, почти без соуса, с засохшими картофелинками. Неодобрительно взглянул Аланов на поданное, однако же съел: голод не свой брат. Запил ужин пивом, направился в маскарадный зал и стал у дверей; маски бродили из угла в угол, словно марионетки, сидели неподвижно, словно «каменные бабы», которых отыскивают последнее время в этих краях. Аланов даже зевнул. Фу! Как скучно! Только он посмеялся над одной маской, одетой в вывернутую шубу, напялившей и на ноги вывернутые рукава от другой шубы и ходившей по зале на четвереньках, подражая реву медведя. Но вдруг произошло что-то необычайное. Раздались звуки удалого, разухабистого «казачка», и все эти марионетки-маски и не маски словно по мановению волшебника пошли в дикий пляс, и весь зал представлял что-то хаотическое. Тут почему-то Аланову вспомнилась Лысая гора. Вот так и на Лысой горе, вероятно, танцевали, когда «кота с лягушкою венчали». Тем не менее, он хохотал от души и остался доволен оригинальным финалом всей этой разухабистой пляски: одну маску в костюме балерины подняли несколько дюжих рук и слегка покачали на воздухе за особенно смелый танец с соответствующими манерами... После этого публика повалила к буфету, и тут Аланов познакомился кое с кем и, между прочим, с местным архиштосистом Чернецким.
Спустя неделю после этого Аланов ходил мрачный по своему номеру, где было еще человека четыре гостей. На столе стояло несколько опорожненных бутылок из-под пива, графинчик водки, закуска. Табачный дым клубами носился по комнате.
– И нелегкая же меня дернула играть с Чернецким! – сказал Аланов.
– А что? Небось, и тебе досталось? – спросил кто-то.
– На триста рублей! Теперь в кармане – ни гроша! И по гостинице нечем платить, домой не на что ехать... Досада!..
– Не ты первый, не ты – последний,– сказал мрачно другой.– Я преподнес ему 500 р. и половина из них казенных – вот это положение будет замысловатее твоего. Да и ты, Перышкин, попал? – обратился он к соседу, молча курившему сигарету.
– Триста пятьдесят рублей!.. Уж эта мне пятерка!.. А вот Крынкин, так тот еще лучше.– И тут Перышкин закатился вдруг задушевным смехом.– Он, представьте себе, приехал из своей берлоги с шестьюстами руб. Сумма эта образовалась из денег, собранных у товарищей, которые его уполномочили заложить Чернецкому банк, чтобы в случае удачи выигрыша разделить пропорционально взносу, но, увы! – мы предполагаем, а Чернецкий располагает.
– Есть такие вещи, друг Горацио...– прогудел на это мрачно лежавший на постели с закинутыми за голову руками Крынкин.
– Итак, значит, мы все с облегченными карманами и с тяжкой думой на челе? – хотел сострить кто-то, но это не вызвало улыбки в компании. Правда, Пушаркин выиграл 40 золотых, но надолго ли?
– Однако он – язва нашего брата! – сказал кто-то из пострадавших,– нельзя ли положить предел этому злу?..
– А кто тебе велел играть? – заметил другой.– Да еще на маскараде качал его и орал «ура!» до хрипоты. Еще шампанским поил.
– Что же, брат, homo sum...
А спустя два дня все разъехались в разные стороны по своим уголкам, неся в душе тяжелое чувство неудавшейся игры, разочарование в своих надеждах, проклиная судьбу, что в связи с предстоящей мертвящей скукой сжимало сердца всех.
– Никогда больше! – твердил каждый. Но выдержат ли против обаятельного блеска золотых Чернецкого? – вот в чем вопрос.