У осетина Гиссо Губиева двое сыновей: Дзамболат и Бимболат. Престарелая мать их, Дайон, уже тяготится одна домашними работами без помощницы. Сам Гиссо видит это очень хорошо и зачастую напоминает старшему сыну своему, Дзамболату, что ему пора жениться. Сын стесняется открыто выразить отцу свое согласие на женитьбу, и потому на увещание его он или краснеет, или же коротко отвечает: делай, как угодно тебе. Отец, понимая очень хорошо, что сын ни в каком случае не обнаружит своего неудовольствия против отцовского желания, порешил однажды с Дайон женить Дзамболата на дочери одного очень состоятельного осетина соседнего аула, Бечира. Но Гиссо также хорошо знает, что Бечир, хотя человек гораздо состоятельнее его, Гиссо, но не выдаст свою дочь без приличного калыма (выкупа), что составляет обстоятельство первостепенной важности при выдаче Дочери замуж. Гиссо очень хорошо знает, что Бечир смотрит на свою дочь, как на товар, который должен внести в его безбедное хозяйство еще долю прибыли и увеличить этим его материальный достаток, и потому для него выдать дочь без калыма очены нерасчетливо и убыточно. Зная это очень хорошо, Гиссо прежде всего думает, как бы уплатить ему этот калым и выкупить дочь Бечира, которая может облегчить труды Дайон.
Нельзя сказать, чтобы и Гиссо жил бедно. В распоряжении Гиссо, слава богу, две пары волов, три коровы и две лошади, из которых одна упряжная, а другая верховая. На одной лошади и на двух парах быков сыновья часто извозничали из Владикавказа в Тифлис с разными товарами, и за этот-то труд, хотя немного, но привозили с собою денег – два или три тумана (туман – 10 р.). Это занятие составляло одни из действительных побочных ресурсов, поддерживавших существование его семьи и изредка позволявших ему есть говядину, что не особенно часто выпадает на обед даже богатого и состоятельного осетина.
Гиссо однажды послал доверенное лицо к Бечиру испросить его согласия о выдаче дочери за Дзамболата. Хотя Бечир несколько было поломался и поважничал, говоря, что Губиевы не столь знатного рода, чтобы родниться с Бигуловыми, но наконец согласился с увещаниями посланного выдать дочь свою за Дзамболата. Для уплаты калыма в 200 рублей было назначено время, к которому должны были съехаться оценщики калыма (ирадлечит?) – во двор Гиссо Губиева. Этот последний, верный обычаям отцов и праотцов и не желая осрамиться перед народом и особенно перед своими одноаульцами, порешил встретить оценщиков калыма с честью, подобающею хорошему гостеприимному осетину.
В один прекрасный день ко двору Гиссо Губиева подъехало около десяти человек оценщиков калыма; они были почти все с седыми бородами, внушающими священное уважение. Они приехали из аула Бигулова по приглашению Бечира, который приехал тоже с ними. Встретил их Гиссо со своими сыновьями очень радушно, помог им слезть с коней, снял с них доспехи и пригласил в свою кунацкую, которая не могла уместить съехавшихся гостей. К самой оценке гости должны были приступить лишь на следующий день и потому весь этот день пировали в кунацкой в ожидании следующего дня, сулящего головоломную работу.
На это угощение Гиссо убил по денежной оценке не меньше 30 рублей в виде браги, араки, баранов, зарезанных им, печений, варений и т. п.
На следующий день утром оценщики вышли во двор из кунацкой и расселись важно на вынесенных длинных скамьях.
Гиссо вывел перед их очи одну пару из своих волов, вывел пару своих лошадей, вывел корову, вынес на середину двора медный котел старинного фасона, который, как он уверял, достался ему от праотца и которым он особенно дорожил, вынес и поставил рядом с медным котлом винтовку, которая, как он говорил, тоже досталась ему по наследству от отца и которою последний убил даже одного человека; винтовкою тоже очень дорожил Гиссо и даже больше котла; тут же появилась шашка, пистолет, еще пистолет, еще шашка – разных фасонов; и вся эта арматура, которая составляла часть богатства Гиссо, легла бок о бок с медным котлом перед глазами оценщиков. Эти последние смотрели важно на то, как все это появлялось перед ними, и только изредка слышались мимолетные замечания, вроде: «А жаль отдавать такое наследие отцов, ведь это просто сокровище! И откуда сохранилось у него такое? Если бы прежние времена, все это было бы бесценно, а теперь...» – и повертев сокровище-оружие в руках так и этак, оценщики клали его опять на место.
Наконец, все вынесено, что только предполагалось в уплату калыма. Пара волов, в отдалении привязанных к плетню, как-то тупо и бессмысленно смотрела на происходящую перед ними сцепу и никак не предполагала, что она сию минуту перейдет в руки другого хозяина, чтобы вручить своему бывшему другую рабочую силу; пегая лошадка с натертою спиною, и коротким общипанным хвостом,– вероятно, для струн и смычков скрипичных – тут же стояла рядом, моргая глазами, а круторогая корова изредка издавала мычанье, как будто призывая свое детище на последнее жалобное прощанье.
Бечир все это осматривал жадно. В эту минуту он лишь думал о наживе, но отнюдь не о своей дочери, которую он продает. Осетин только видит перед собою быков, корову, лошадей и другие вещи, которые должны перейти к нему,– вот и все.
Наконец, приступлено было к самой оценке. Осмотрев со всех сторон волов, после долгих переливаний из пустого в порожнее, после напрасного шума и многословия, что особенно любят осетины, пару волов оценили в семьдесят рублей.
Кстати будет здесь сказать о том, что хотя размер выкупа за девушку определяется деньгами, но уплата выкупной суммы может производиться как движимым, так и недвижимым имуществом, в последнем случае вроде котлов и оружия, причем оценка этих вещей производится по усмотрению избранных лиц на деньги; не мешает заметить, что оценщики очень часто оценивают вещь выше действительной ее ценности; вот почему осетин всегда предпочитает уплачивать как калым, так и кровную плату, вещами и скотиной.
И в данном случае, хотя пара волов Гиссо и не стоила семьдесят рублей, однако Бечир не возражал против такой оценки, потому что решение и оценка старцев неизменны, а это, конечно, с руки самому Гиссо, который зато же угостил их на славу и расположил в свою пользу.
Лошадку оценили в 25 рублей, а корову в 15; медный котел пошел тоже в 15 рублей, винтовка в 10 рублей, две шашки по 10-20 р., два пистолета по 7 р., а за оба 14 р. Итак, все оценено в сумме 170 руб.; что же касается до остальных 30 рублей, недостающих до двухсот, то Бечир, по увещанию старейшин, записал их в собственность своей дочери в нечех, поэтому эта сумма осталась неуплаченною, и на эту сумму может предъявлять права собственности его дочь по выходе замуж за сына Гиссо.
На третий день разъехались гости, и Гиссо вздохнул свободно, вспомнив, что он отделался от тяжелого долга – уплаты калыма. Но с другой стороны, воспоминание того, что маленькое хозяйство его сократилось наполовину и что вместе с тем, следовательно, средства к жизни уменьшились настолько же, а между тем в семье появится новый желудок, на душе у него сделалось очень тяжело, тем более, что его хозяйство досталось ему ценою многих трудов и неприятностей.
А тут еще предстоит свадебный пир, который тоже требует немалых расходов, долженствующих сократить еще более уцелевшее от калыма хозяйство. Ведь в самом деле, не встречать же шаферов, которые будут сопровождать его невестку, с сухими руками и не отпустить же их с пустыми желудками; ведь понаедет все народ молодой, веселый, любящий попить, поесть, без чего они расславят Гиссо как скупого, негостеприимного человека. А это у осетин хуже всего, это злейшее наказание – прослыть в народе за человека скупого, негостеприимного; нет, лучше умереть, чем заслужить такую репутацию! И Гиссо думает о том, как бы отпустить будущих гостей-шаферов, как подобает гостеприимному осетину. Нужно наварить и напечь чего-нибудь? А чего, когда в хозяйстве так скудно? И вот над разрешением такого вопроса задумывается Гиссо более, чем задумывался над разрешением вопроса об уплате калыма.
«Нужно наварить пива, араки, браги, нужно зарезать, по крайней мере, трех-четырех баранов, да напечь чуреков, пирогов с сыром, каши тоже, ну...», и Гиссо дальше не стал пересчитывать, потому что размер всего, что нужно наварить и напечь, его напугал. «А откуда достать? – рассуждает он дальше: разве продать свою лошадку пли корову, чтобы на вырученные деньги купить нужное?.. Тех денег, что остались у меня из привезенных месяц тому назад Бимболатом из Тифлиса, не достанет на угощение: там всего осталось 10 рублей». И Бимболат лезет в свою кассу– далеко в сундук – с сокрушенным сердцем, и из глубины его достает две изорванные, засаленные синие ассигнации, завернутые в тряпку, и эти деньги расходует на разные вещи. Так как суммы оказалось мало, то он привел в город свою другую лошадку, за которую ему дали всего 30 рублей, на которые он купил несколько баранов, муки, рису и другие нужные продукты для угощения.
И при всех этих приготовлениях Гиссо не соображался мысленно с возможным количеством будущих шаферов, которых ему придется угощать, ни с тем, сколько эти шафера могут истребить провизии приблизительно, чтобы не наготовить лишнее. Он руководствовался единственно тою мыслью, чтобы как можно больше насытить своих гостей, чтобы всего для них было обильно, и чем обильнее, тем лучше, и нужды нет, если они даже и половину приготовленного не поедят и останется так – это, напротив, будет говорить в пользу его же самого: все отзовутся, что Гиссо хлебосол, щедр и гостеприимен.
Когда понаехали шафера, сопровождавшие из другого аула невесту, да со всех концов аула, как стая воронов на груды тлеющих костей, понабежали мальчишки с целью поживы чем-нибудь, то Гнссо в угощение шаферам расставил в сакле длинные столы, уставив их разными вареньями и печеньями, причем жирные бараны, которых он зарезал в честь этого торжества, были сварены целиком, нечлененными, так называемыми фахсынами. Гости расселись за фахсын'ами по старшинству и принялись их уничтожать, запивая пивом, аракой и бузой, и пошло уничтожение заготовленного Гиссо добра. Но, несмотря на то, что пирушка длилась в продолжение трех дней, гости не могли всего съесть и выпить, хотя и были страшные питухи пива и араки, и вследствие этого: баранину раздавали громадными кусками сбежавшимся аульным мальчишкам, которые уничтожали, как саранча, гиссоевское добро. Гиссо же сам наслаждался процессом этого уничтожения! и в душе утешал себя мыслью, что гости будут сыты и останутся
довольны его приемом.
В свою очередь и Бечир, отправляя свою дочь в саклю Гиссо, понес кое-какие расходы на снаряжение ее и на угощение, на что потребовалась немалая сумма – словом, на все это ушло почти больше половины взятой от Гиссо суммы. При этом нужно помнить, что во время пиршества в день отправки дочери во дворе у него было много народу, который, наевшись, благословлял Бечира. Проезжавшая мимо толпа всадников, возвращавшихся из Владикавказа, тоже была почти силою остановлена и привлечена на пиршество. Ехавшая с пронзительным криком вереница пустых ароб из дальнего путешествия, из Калакей (Тифлиса), тоже была далеко от двора Бечира остановлена посланными от него и хозяева – около 20 – приглашены сюда же. Бечир торжествовал, слыша, как этот пришлый люд, уплетая его добро, превозносил его щедрость и гостеприимство.
Прошло с тех пор два года. В продолжение этого времени Гиссо стал было оправляться от понесенного экономического дефицита благодаря трудолюбию своих двух сыновей. Опять появилось у них две пары волов и три дойных коровы. Гиссо сам уже оставил давно трудовую жизнь, потому что преклонные лета одолели его железную всевыносящую натуру, и он присоединился к толпе тех бездельников и праздных людей, которые целые дни проводят в бессодержательной болтовне. И, невзирая на это, его отсутствие мало отозвалось на благосостоянии потому, что сыновья принялись с удвоенною силою за работу. Косили сено, пахали, возили дрова на продажу во Владикавказ, занимались извозом в Тифлис, по-прежнему по очереди, и вскоре в сундуке Гиссо появились новых два тумана, которые он зарыл опять в самую глубину старого сундука, завернув их в дрянную тряпочку.
Гиссо думал, что его сакля сделалась что называется ф?рныг х?дзар, т. е. сакля, любезная фортуне.
Но счастье не вечно и очень часто скоропреходяще, особенно если судьба по своему капризу задумает разрушить это счастье. А тем более, если судьба направила свое капризное оружие против мирного осетина. Счастье осетина так непрочно, что малейшая неудача и превратность судьбы в миг превратят его в нищего...
Так почти случилось и с Гиссо после двухлетнего промежутка от описанных выше обстоятельств.
Однажды Бимболат, возвратясь под дождем из лесу, куда он ездил за дровами, слег в постель, жалуясь на озноб. На следующий день после этого происшествия он стал бредить, призывая свою мать Дайон. Эта последняя металась к соседям, не зная, чем и как помочь больному. Соседи относились к ее горю кто с поддельным, а кто с истинным соболезнованием и качали головами, но помочь никто не мог; наконец, мать поехала к известной знахарке Галазон, которую знали во всем околотке как опытную и сведущую для подания советов в подобных случаях. Галазон выслушала Дайон внимательно и, вздохнув глубоко, сказала, как бы соболезнуя ей:
– Да, да, видно, заболел твой сын неспроста... Нужно повременить до завтра, чтобы сказать настоящую причину (аххос) болезни; обыкновенно ночью ко мне прилетают разные дзуары (святые духи), и я с ними беседую, о чем понадобится, но в это время у меня под подушкой должно быть несколько денег от того, за кого я хлопочу, и чем больше будет денег, причина выяснится дзуарами яснее!
Выслушала бедная мать в свою очередь слова опытной знахарки и стала развязывать узел на одном конце своего платка. Оттуда она вынула бережно завернутые два рубля и подала их знахарке, говоря:
– Больше не в состоянии... Но да смилуются святые над моим сыном.– И слезы катились по изможденному, худому, бледному, покрытому морщинами лицу и омочили ей руки; она их утирала тем же концом платка, где были завязаны два рубля, вырученные ею самой от продажи куска сукна аульному лавочнику.
– Не плачь,– утешала ее знахарка,– может быть, дело еще поправимое... Завтра утром заходи-ка, и я тебе скажу, что надо.
И вышла бедная мать от знахарки к знакомой женщине, у которой она остановилась переночевать.
И вот она приходит опять утром к знахарке.
– Узнала, родимая, узнала причину болезни твоего сына! Узнала, что причина – гнев одного дзуара (святого),– и тут она назвала какого-то святого.– Этим дзуаром сын твой когда-то поклялся, что по пятницам не будет никому ничего давать, и, вопреки этой клятве, он дал недавно кому-то что-то... Ты вспомни это, так ведь... вспомни... подумай...
Думает мать.
– Да, точно это было; кажется, что он дал на прошлой пятнице седло одному соседу... да...
И лицо матери словно проясняется.
– Так вот видишь ли!.. Значит, было... Теперь нужно умилостивить святого, для чего нужно принесть непременно в жертву ему двухгодовалого бычка с белым пятном на лбу и белою заднею правою ногою...
Отправляется мать домой и сообщает мужу.
– Ну откуда нам достать такого бычка: ведь у нас такого нет,– думает про себя Гиссо.– Вот разве у Симайли выменять за своего одного вола, да он, пожалуй, не даст: очень уж скуп стал. Ох, времена, времена! Не то, что было прежде,– и Гиссо качает головой.– Пойду-ка лучше к: Бечиру, может, он даст своего бычка, у него тоже, кажется, такой именно есть.
И идет Гиссо к Бечиру, ведя за собою одного вола, чтобы променять на Бечирова бычка. Бечир уступает после долгих упрашиваний, и Гиссо пригоняет домой бычка. Торжественно режут его среди двора в жертву мнимому святому.
Сварили мясо, напекли три пирога и множество чуреков, достали араку и, помолившись виновнику болезни Бимболата, просят его смиловаться над бедною семьею и не отнимать сына у
Гиссо. Приглашенные и неприглашенные односельцы съели все и затем разошлись.
А больному ничуть не лучше... Спустя три дня после этого жертвоприношения больной лежал в беспамятстве.
Была еще одна надежда.
Давно поговаривали о мулле соседнего аула Джерихане, что он силою разных талисманов, выписанных из Корана, излечивает всякие недуги весьма успешно.
Как утопающий хватается за соломинку, так точно и Гиссо схватился за мысль отправиться к этому мулле. И вот, взяв с собою три рубля денег из своей заветной кассы, отец отправляется к Джерихану пешком.
Джерихан дал ему какую-то бумажку, исписанную священными буквами, говоря:
– Вот тебе талисман (чиныг); возьми его и когда придешь, обмокни его в чашке с водою три раза и дай напиться этой воды больному, и болезнь как рукой снимет.
И Гиссо верит наивно мулле, верит в могущественное влияние священных слов Корана и говорит сам себе дорогою: «Вот ведь давно бы так!.. Отчего бы раньше не подумать об этом, а то вон Галазон понаговорила, что нужно резать бычка, и ничего не вышло... То ли дело слова Корана! А чудное творение этот Коран... Вот если бы Бимболат вылечился, было бы хорошо,– заключает он ряд своих мыслей, подходя к знакомым своим воротам.
Сына уже застает почти при смерти. У изголовья рыдает мать, а Дзамболат, опершись на косяк дверей сакли, тихо льет слезы.
Гиссо вынимает заветный талисман, набирает в чашку воды и опускает талисман в эту воду троекратно, после чего чашку подносит к губам больного. Но так как этот уже лежит без памяти, то воду по каплям вливают в рот ему.
И что же после?
И талисман не спас Бимболата: больного на следующий же день не стало.
Зарыдала мать на весь аул, царапая себе лицо и вырывая волосы, ломая руки и восклицая: «Что я буду делать теперь!..»
Посмотрел Гиссо на мертвеца как-то бессмысленно, будто не веря в совершившийся факт, но потом вдруг опомнился, и из старческой груди его вырвалось долгое, глухое рыдание, и слезы полились струями по лицу и седой бороде, а оттуда на холодный земляной пол сакли.
А Бимболат лежал на койке недвижимый, холодный, глухой к родительским стенаньям и с таким выраженьем на мертвом лице, будто посылал проклятья всему миру за то, что он сделался жертвою грубого невежества, за то, что его не могли спасти от горячки и дали ему погибнуть так преждевременно.
А соболезнователи утешали родителей, уверяя их, что так было угодно богу и нельзя было спасти Бимболата.
И так будут объяснять наши горцы смерть от всякой пустячной болезни, и, к сожалению, еще очень и очень не скоро переведутся невежественные знахари и знахарки, пока не поможет в том наука и сведущие люди.
Снарядили вестника, который обскакал всех знакомых и родственников Губиевых, извещая о кончине сына Гиссо – Бимболата. Стали съезжаться со всех концов мужчины и женщины. Эти-то женщины остались у Гиссо дня два, и надо было их угощать.
Схоронили бедного Бимболата, и еще одна могила присоединилась к многочисленным аульным могилам, где в большинстве случаев погребены тела таких же жертв невежества, как и Бимболат...
Мулла, присутствовавший при похоронах Бимболата, получил 20 рублей.
Приуныла сакля Гиссо.
А лето между тем на исходе, и осень на дворе, значит, наступает пора поминок. Нужно подумать бедному Гиссо прежде всего о больших осенних поминках по умершем Бимболате.
На эти поминки по крайней мере нужно зарезать одного вола, несколько баранов, да наварить пива, араки, бузы, все это будет стоить немаловажных для бедного Гиссо расходов – около 100 рублей, если не больше. А откуда их достанешь?.. Ведь не выкопаешь же их из земли, как картофель, а бог не посылает их с неба вместе с дождем, следовательно, нужно добывать их во что бы то ни стало для поминок, чтобы не накликать упущением поминки срамоту по всей Осетии. И продает Гиссо свою коровенку и пару волов и на вырученные деньги – вместе с помощью добрых людей – справляет большие осенние поминки, на которые сходится весь аул и, наевшись, расходится по домам. А там и малые поминки следуют за большими, потом субботние вечера,– на все это требуются расходы, на которые не хватит и всего хозяйства Гиссо.
И обеднял Гиссо.
А отчего? Подумаешь...