logo

М О Я    О С Е Т И Я



ИЗ ОСЕТИНСКОЙ ЖИЗНИ
(Отрывок из повести)

   У осетина Гиссо Губиева двое сыновей: Дзамболат и Бимболат. Престарелая мать их, Дайон, уже тяготится одна домашни­ми работами без помощницы. Сам Гиссо видит это очень хорошо и зачастую напоминает старшему сыну своему, Дзамболату, что ему пора жениться. Сын стесняется открыто выразить отцу свое согласие на женитьбу, и потому на увещание его он или красне­ет, или же коротко отвечает: делай, как угодно тебе. Отец, пони­мая очень хорошо, что сын ни в каком случае не обнаружит свое­го неудовольствия против отцовского желания, порешил однажды с Дайон женить Дзамболата на дочери одного очень состоятель­ного осетина соседнего аула, Бечира. Но Гиссо также хорошо знает, что Бечир, хотя человек гораздо состоятельнее его, Гиссо, но не выдаст свою дочь без приличного калыма (выкупа), что составляет обстоятельство первостепенной важности при выдаче Дочери замуж. Гиссо очень хорошо знает, что Бечир смотрит на свою дочь, как на товар, который должен внести в его безбедное хозяйство еще долю прибыли и увеличить этим его материаль­ный достаток, и потому для него выдать дочь без калыма очены нерасчетливо и убыточно. Зная это очень хорошо, Гиссо прежде всего думает, как бы уплатить ему этот калым и выкупить дочь Бечира, которая может облегчить труды Дайон.
Нельзя сказать, чтобы и Гиссо жил бедно. В распоряжении Гиссо, слава богу, две пары волов, три коровы и две лошади, из которых одна упряжная, а другая верховая. На одной лошади и на двух парах быков сыновья часто извозничали из Владикавка­за в Тифлис с разными товарами, и за этот-то труд, хотя немно­го, но привозили с собою денег – два или три тумана (туман – 10 р.). Это занятие составляло одни из действительных побочных ресурсов, поддерживавших существование его семьи и изредка позволявших ему есть говядину, что не особенно часто выпадает на обед даже богатого и состоятельного осетина.
Гиссо однажды послал доверенное лицо к Бечиру испросить его согласия о выдаче дочери за Дзамболата. Хотя Бечир несколь­ко было поломался и поважничал, говоря, что Губиевы не столь знатного рода, чтобы родниться с Бигуловыми, но наконец согла­сился с увещаниями посланного выдать дочь свою за Дзамбола­та. Для уплаты калыма в 200 рублей было назначено время, к которому должны были съехаться оценщики калыма (ирадлечит?) – во двор Гиссо Губиева. Этот последний, верный обычаям отцов и праотцов и не желая осрамиться перед народом и осо­бенно перед своими одноаульцами, порешил встретить оценщи­ков калыма с честью, подобающею хорошему гостеприимному осетину.
В один прекрасный день ко двору Гиссо Губиева подъехало около десяти человек оценщиков калыма; они были почти все с седыми бородами, внушающими священное уважение. Они прие­хали из аула Бигулова по приглашению Бечира, который прие­хал тоже с ними. Встретил их Гиссо со своими сыновьями очень радушно, помог им слезть с коней, снял с них доспехи и пригла­сил в свою кунацкую, которая не могла уместить съехавшихся гостей. К самой оценке гости должны были приступить лишь на следующий день и потому весь этот день пировали в кунацкой в ожидании следующего дня, сулящего головоломную работу.
На это угощение Гиссо убил по денежной оценке не меньше 30 рублей в виде браги, араки, баранов, зарезанных им, печений, варений и т. п.
На следующий день утром оценщики вышли во двор из ку­нацкой и расселись важно на вынесенных длинных скамьях.
Гиссо вывел перед их очи одну пару из своих волов, вывел па­ру своих лошадей, вывел корову, вынес на середину двора медный котел старинного фасона, который, как он уверял, достался ему от праотца и которым он особенно дорожил, вынес и поста­вил рядом с медным котлом винтовку, которая, как он говорил, тоже досталась ему по наследству от отца и которою последний убил даже одного человека; винтовкою тоже очень дорожил Гис­со и даже больше котла; тут же появилась шашка, пистолет, еще пистолет, еще шашка – разных фасонов; и вся эта арматура, ко­торая составляла часть богатства Гиссо, легла бок о бок с мед­ным котлом перед глазами оценщиков. Эти последние смотрели важно на то, как все это появлялось перед ними, и только изред­ка слышались мимолетные замечания, вроде: «А жаль отдавать такое наследие отцов, ведь это просто сокровище! И откуда со­хранилось у него такое? Если бы прежние времена, все это было бы бесценно, а теперь...» – и повертев сокровище-оружие в руках так и этак, оценщики клали его опять на место.
Наконец, все вынесено, что только предполагалось в уплату калыма. Пара волов, в отдалении привязанных к плетню, как-то тупо и бессмысленно смотрела на происходящую перед ними сце­пу и никак не предполагала, что она сию минуту перейдет в руки другого хозяина, чтобы вручить своему бывшему другую рабо­чую силу; пегая лошадка с натертою спиною, и коротким общи­панным хвостом,– вероятно, для струн и смычков скрипичных – тут же стояла рядом, моргая глазами, а круторогая корова из­редка издавала мычанье, как будто призывая свое детище на последнее жалобное прощанье.
Бечир все это осматривал жадно. В эту минуту он лишь думал о наживе, но отнюдь не о своей дочери, которую он продает. Осе­тин только видит перед собою быков, корову, лошадей и другие вещи, которые должны перейти к нему,– вот и все.
Наконец, приступлено было к самой оценке. Осмотрев со всех сторон волов, после долгих переливаний из пустого в порожнее, после напрасного шума и многословия, что особенно любят осе­тины, пару волов оценили в семьдесят рублей.
Кстати будет здесь сказать о том, что хотя размер выкупа за девушку определяется деньгами, но уплата выкупной суммы мо­жет производиться как движимым, так и недвижимым иму­ществом, в последнем случае вроде котлов и оружия, причем оценка этих вещей производится по усмотрению избранных лиц на деньги; не мешает заметить, что оценщики очень часто оце­нивают вещь выше действительной ее ценности; вот почему осе­тин всегда предпочитает уплачивать как калым, так и кровную плату, вещами и скотиной.
И в данном случае, хотя пара волов Гиссо и не стоила семь­десят рублей, однако Бечир не возражал против такой оценки, потому что решение и оценка старцев неизменны, а это, конечно, с руки самому Гиссо, который зато же угостил их на славу и рас­положил в свою пользу.
Лошадку оценили в 25 рублей, а корову в 15; медный котел пошел тоже в 15 рублей, винтовка в 10 рублей, две шашки по 10-20 р., два пистолета по 7 р., а за оба 14 р. Итак, все оценено в сумме 170 руб.; что же касается до остальных 30 рублей, недостающих до двухсот, то Бечир, по увещанию старейшин, записал их в собственность своей дочери в нечех, поэтому эта сумма ос­талась неуплаченною, и на эту сумму может предъявлять права собственности его дочь по выходе замуж за сына Гис­со.
На третий день разъехались гости, и Гиссо вздохнул свободно, вспомнив, что он отделался от тяжелого долга – уплаты ка­лыма. Но с другой стороны, воспоминание того, что маленькое хозяйство его сократилось наполовину и что вместе с тем, следовательно, средства к жизни уменьшились настолько же, а между тем в семье появится новый желудок, на душе у него сделалось очень тяжело, тем более, что его хозяйство досталось ему ценою многих трудов и неприятностей.
А тут еще предстоит свадебный пир, который тоже требует немалых расходов, долженствующих сократить еще более уцелев­шее от калыма хозяйство. Ведь в самом деле, не встречать же шаферов, которые будут сопровождать его невестку, с сухими руками и не отпустить же их с пустыми желудками; ведь понае­дет все народ молодой, веселый, любящий попить, поесть, без чего они расславят Гиссо как скупого, негостеприимного челове­ка. А это у осетин хуже всего, это злейшее наказание – прослыть в народе за человека скупого, негостеприимного; нет, лучше уме­реть, чем заслужить такую репутацию! И Гиссо думает о том, как бы отпустить будущих гостей-шаферов, как подобает госте­приимному осетину. Нужно наварить и напечь чего-нибудь? А че­го, когда в хозяйстве так скудно? И вот над разрешением такого вопроса задумывается Гиссо более,  чем задумывался над разре­шением вопроса об уплате калыма.
«Нужно наварить пива, араки, браги, нужно зарезать, по край­ней мере, трех-четырех баранов, да напечь чуреков, пирогов с сыром, каши тоже, ну...», и Гиссо дальше не стал пересчитывать, потому что размер всего, что нужно наварить и напечь, его напу­гал. «А откуда достать? – рассуждает он дальше: разве продать свою лошадку пли корову, чтобы на вырученные деньги купить нужное?.. Тех денег, что остались у меня из привезенных месяц тому назад Бимболатом из Тифлиса, не достанет на угощение: там всего осталось 10 рублей». И Бимболат лезет в свою кассу–   далеко в сундук – с сокрушенным сердцем, и из глубины его достает две изорванные, засаленные синие ассигнации, заверну­тые в тряпку, и эти деньги расходует на разные вещи. Так как суммы оказалось мало, то он привел в город свою другую лошад­ку, за которую ему дали всего 30 рублей, на которые он купил несколько баранов, муки, рису и другие нужные продукты для угощения.
И при всех этих приготовлениях Гиссо не соображался мыс­ленно с возможным количеством будущих шаферов, которых ему придется угощать, ни с тем, сколько эти шафера могут истребить провизии приблизительно, чтобы не наготовить лишнее. Он руко­водствовался единственно тою мыслью, чтобы как можно больше насытить своих гостей, чтобы всего для них было обильно, и чем обильнее, тем лучше, и нужды нет, если они даже и половину приготовленного не поедят и останется так – это, напротив, бу­дет говорить в пользу его же самого: все отзовутся, что Гиссо хлебосол, щедр и гостеприимен.
Когда понаехали шафера, сопровождавшие из другого аула невесту, да со всех концов аула, как стая воронов на груды тлею­щих костей, понабежали мальчишки с целью поживы чем-нибудь, то Гнссо в угощение шаферам расставил в сакле длинные столы, уставив их разными вареньями и печеньями, причем жирные ба­раны, которых он зарезал в честь этого торжества, были сварены целиком, нечлененными, так называемыми фахсынами. Гости рас­селись за фахсын'ами по старшинству и принялись их уничтожать, запивая пивом, аракой и бузой, и пошло уничтожение заготовлен­ного Гиссо добра. Но, несмотря на то, что пирушка длилась в продолжение трех дней, гости не могли всего съесть и выпить, хотя и были страшные питухи пива и араки, и вследствие этого: баранину раздавали громадными кусками сбежавшимся аульным мальчишкам,  которые уничтожали,  как  саранча, гиссоевское добро. Гиссо же сам наслаждался процессом этого уничтожения! и в душе утешал себя мыслью, что гости будут сыты и останутся
довольны его приемом.
В свою очередь и Бечир, отправляя свою дочь в саклю Гиссо, понес кое-какие расходы на снаряжение ее и на угощение, на что потребовалась немалая сумма – словом, на все это ушло почти больше половины взятой от Гиссо суммы. При этом нужно пом­нить, что во время пиршества в день отправки дочери во дворе у него было много народу, который, наевшись, благословлял Бечира. Проезжавшая мимо толпа всадников, возвращавшихся из Владикавказа, тоже была почти силою остановлена и привлечена на пиршество. Ехавшая с пронзительным криком вереница пу­стых ароб из дальнего путешествия, из Калакей (Тифлиса), тоже была далеко от двора Бечира остановлена посланными от него и хозяева – около 20 – приглашены сюда же. Бечир торжество­вал, слыша, как этот пришлый люд, уплетая его добро, превозно­сил его щедрость и гостеприимство.
Прошло с тех пор два года. В продолжение этого времени Гиссо стал было оправляться от понесенного экономического дефи­цита благодаря трудолюбию своих двух сыновей. Опять появи­лось у них две пары волов и три дойных коровы. Гиссо сам уже оставил давно трудовую жизнь, потому что преклонные лета одо­лели его железную всевыносящую натуру, и он присоединился к толпе тех бездельников и праздных людей, которые целые дни проводят в бессодержательной болтовне. И, невзирая на это, его отсутствие мало отозвалось на благосостоянии потому, что сы­новья принялись с удвоенною силою за работу. Косили сено, па­хали, возили дрова на продажу во Владикавказ, занимались из­возом в Тифлис, по-прежнему по очереди, и вскоре в сундуке Гиссо появились новых два тумана, которые он зарыл опять в самую глубину старого сундука, завернув их в дрянную тряпочку.
Гиссо думал, что его сакля сделалась что называется ф?рныг х?дзар, т. е. сакля, любезная фортуне.
Но счастье не вечно и очень часто скоропреходяще, особенно если судьба по своему капризу задумает разрушить это счастье. А тем более, если судьба направила свое капризное оружие про­тив мирного осетина. Счастье осетина так непрочно, что малей­шая неудача и превратность судьбы в миг превратят его в ни­щего...
Так почти случилось и с Гиссо после двухлетнего промежут­ка от описанных выше обстоятельств.
Однажды Бимболат, возвратясь под дождем из лесу, куда он ездил за дровами, слег в постель, жалуясь на озноб. На следую­щий день после этого происшествия он стал бредить, призывая свою мать Дайон. Эта последняя металась к соседям, не зная, чем и как помочь больному. Соседи относились к ее горю кто с под­дельным, а кто с истинным соболезнованием и качали головами, но помочь никто не мог; наконец, мать поехала к известной зна­харке Галазон, которую знали во всем околотке как опытную и сведущую для подания советов в подобных случаях. Галазон вы­слушала Дайон внимательно и, вздохнув глубоко, сказала, как бы соболезнуя ей:
– Да, да, видно, заболел твой сын неспроста... Нужно повре­менить до завтра, чтобы сказать настоящую причину (аххос) бо­лезни; обыкновенно ночью ко мне прилетают разные дзуары (святые духи), и я с ними беседую, о чем понадобится, но в это время у меня под подушкой должно быть несколько денег от того, за кого я хлопочу, и чем больше будет денег, причина выяс­нится дзуарами яснее!
Выслушала бедная мать в свою очередь слова опытной зна­харки и стала развязывать узел на одном конце своего платка. Оттуда она вынула бережно завернутые два рубля и подала их знахарке, говоря:
–  Больше не в состоянии... Но да смилуются святые над моим сыном.– И слезы катились по изможденному, худому, бледному, покрытому морщинами лицу и омочили ей руки; она их утирала тем же концом платка, где были завязаны два рубля, выручен­ные ею самой от продажи куска сукна аульному лавочнику.
–  Не плачь,– утешала ее знахарка,– может быть, дело еще поправимое... Завтра утром заходи-ка, и я тебе скажу, что надо.
И вышла бедная мать от знахарки к знакомой женщине, у ко­торой она остановилась переночевать.
И вот она приходит опять утром к знахарке.
–  Узнала, родимая, узнала причину болезни твоего сына! Узнала, что причина – гнев одного дзуара (святого),– и тут она назвала какого-то святого.– Этим дзуаром сын твой когда-то по­клялся, что по пятницам не будет никому ничего давать, и, вопре­ки этой клятве, он дал недавно кому-то что-то... Ты вспомни это, так ведь... вспомни... подумай...
Думает мать.
– Да, точно это было; кажется, что он дал на прошлой пят­нице седло одному соседу... да...
И лицо матери словно проясняется.
–  Так вот видишь ли!.. Значит, было... Теперь нужно умило­стивить святого, для чего нужно принесть непременно в жертву ему двухгодовалого бычка с белым пятном на лбу и белою зад­нею правою ногою...
Отправляется мать домой и сообщает мужу.
–  Ну откуда нам достать такого бычка: ведь у нас такого нет,– думает про себя Гиссо.– Вот разве у Симайли выменять за своего одного вола, да он, пожалуй, не даст: очень уж скуп стал. Ох, времена, времена! Не то, что было прежде,– и Гиссо качает головой.– Пойду-ка лучше к: Бечиру, может, он даст свое­го бычка, у него тоже, кажется, такой именно есть.
И идет Гиссо к Бечиру, ведя за собою одного вола, чтобы про­менять на Бечирова бычка. Бечир уступает после долгих упраши­ваний, и Гиссо пригоняет домой бычка. Торжественно режут его среди двора в жертву мнимому святому.
Сварили мясо, напекли три пирога и множество чуреков, дос­тали араку и, помолившись виновнику болезни Бимболата, про­сят его смиловаться над бедною семьею и не отнимать сына у
Гиссо. Приглашенные и неприглашенные односельцы съели все и затем разошлись.
А больному ничуть не лучше... Спустя три дня после этого жертвоприношения больной лежал в беспамятстве.
Была еще одна надежда.
Давно поговаривали о мулле соседнего аула Джерихане, что он силою разных талисманов, выписанных из Корана, излечива­ет всякие недуги весьма успешно.
Как утопающий хватается за соломинку, так точно и Гиссо схватился за мысль отправиться к этому мулле. И вот, взяв с собою три рубля денег из своей заветной кассы, отец отправляется к Джерихану пешком.
Джерихан дал ему какую-то бумажку, исписанную священны­ми буквами, говоря:
– Вот тебе талисман (чиныг); возьми его и когда придешь, обмокни его в чашке с водою три раза и дай напиться этой воды больному, и болезнь как рукой снимет.
И Гиссо верит наивно мулле, верит в могущественное влияние священных слов Корана и говорит сам себе дорогою: «Вот ведь давно бы так!.. Отчего бы раньше не подумать об этом, а то вон Галазон понаговорила, что нужно резать бычка, и ничего не вы­шло... То ли дело слова Корана! А чудное творение этот Коран... Вот если бы Бимболат вылечился, было бы хорошо,– заключа­ет он ряд своих мыслей, подходя к знакомым своим воро­там.
Сына уже застает почти при смерти. У изголовья рыдает мать, а Дзамболат, опершись на косяк дверей сакли, тихо льет слезы.
Гиссо вынимает заветный талисман, набирает в чашку воды и опускает талисман в эту воду троекратно, после чего чашку подносит к губам больного. Но так как этот уже лежит без па­мяти, то воду по каплям вливают в рот ему.
И что же после?
И талисман не спас Бимболата: больного на следующий же день не стало.
Зарыдала мать на весь аул, царапая себе лицо и вырывая во­лосы, ломая руки и восклицая: «Что я буду делать теперь!..»
Посмотрел Гиссо на мертвеца как-то бессмысленно, будто не веря в совершившийся факт, но потом вдруг опомнился, и из старческой груди его вырвалось долгое, глухое рыдание, и слезы полились струями по лицу и седой бороде, а оттуда на холодный земляной пол сакли.
А Бимболат лежал на койке недвижимый, холодный, глухой к родительским стенаньям и с таким выраженьем на мертвом ли­це, будто посылал проклятья всему миру за то, что он сделался жертвою грубого невежества, за то, что его не могли спасти от горячки и дали ему погибнуть так преждевременно.
А соболезнователи утешали родителей, уверяя их, что так бы­ло угодно богу и нельзя было спасти Бимболата.
И так будут объяснять наши горцы смерть от всякой пустяч­ной болезни, и, к сожалению, еще очень и очень не скоро переве­дутся невежественные знахари и знахарки, пока не поможет в том наука и сведущие люди.
Снарядили вестника, который обскакал всех знакомых и родственников Губиевых, извещая о кончине сына Гиссо – Бим­болата. Стали съезжаться со всех концов мужчины и женщины. Эти-то женщины остались у Гиссо дня два, и надо было их уго­щать.
Схоронили бедного Бимболата, и еще одна могила присоеди­нилась к многочисленным аульным могилам, где в большинстве случаев погребены тела таких же жертв невежества, как и Бим­болат...
Мулла, присутствовавший при похоронах Бимболата, получил 20 рублей.
Приуныла сакля Гиссо.
А лето между тем на исходе, и осень на дворе, значит, насту­пает пора поминок. Нужно подумать бедному Гиссо прежде всего о больших осенних поминках по умершем Бимболате.
На эти поминки по крайней мере нужно зарезать одного во­ла, несколько баранов, да наварить пива, араки, бузы, все это будет стоить немаловажных для бедного Гиссо расходов – около 100 рублей, если не больше. А откуда их достанешь?.. Ведь не выкопаешь же их из земли, как картофель, а бог не посылает их с неба вместе с дождем, следовательно, нужно добывать их во что бы то ни стало для поминок, чтобы не накликать упущением поминки срамоту по всей Осетии. И продает Гиссо свою коровен­ку и пару волов и на вырученные деньги – вместе с помощью добрых людей – справляет большие осенние поминки, на кото­рые сходится весь аул и, наевшись, расходится по домам. А там и малые поминки следуют за большими, потом субботние вече­ра,– на все это требуются расходы, на которые не хватит и все­го хозяйства Гиссо.
И обеднял Гиссо.
А отчего? Подумаешь...