Табылдах проснулся рано,
На осле дрова из леса
Принести ушел с утра,
А под вечер не пригнал уж
Он обратно и осла.
«Эх, Урызмаг,— говорил он,—
Видел утром средь полей
Златошкурую лисицу
И погнался я за ней.
Потерял осла из виду
И лисицы не поймал,
Но убить ее возможно:
Средь шиповника морского
Я на след ее напал».
Снарядились на охоту
Средь шиповника морского
За лисицей золотой
Урызмаг, Хамыц и смуглый,
Стальноглазый нарт лихой.
Лишь туман с ущелий снялся,
И открылася гора,—
На верху ее виднелась
И на солнышке блестела
Златошкурая лиса.
Стрелы тут пустили нарты
Одновременно да метко,
И попали все в нее.
Сняли шкуру золотую
И, кому отдать ее,—
Тут заспорили три брата.
«Старше всех я между вами,—
Говорил Урызмаг,— дайте
Золотую шкуру мне:
Я широкий сшил бы скоро
Из нее тулуп себе.
Рано утром на ныхасе
Восседал бы в шубе той,
И здоровались бы нарты,
«С добрым утром,— говорили б, —
Рассуди же нашу тяжбу
Ты, Урызмаг золотой!»
Не согласны с ним другие.
«Мне лисицу уступите,—
Говорит им Созрыко,—
Я воинственней всех нартов;
Украшенье золотое
Это мне бы очень шло».
И Хамыц веселый спорил:
«Эта шкура золотая
В виде шапки бесконечной
С дивным зубом бы моим,
Так красавицами нартов
Был бы всеми я любим».
Подошел к ним старец мудрый
Сын Ацая Ацамаз,
И сказал им: «Шкуру эту,
Гей, вы, нарты удалые,
Тот получит, кто из вас
Лучше что-нибудь сегодня
Нам расскажет да споет,
Мы ж послушаем, оценим;
Начинай. Урызмаг-старший:
По адату твой черед».
В руки взял Урызмаг скрипку
И на зелени присел,
Натянул живые струны,
Заиграл он и запел:
«Нарты мощные, лихие!
Был осенний день, туманный;
На охоту в выси гор,
Зеленеющих суровых,
Я отправился, но зверя
Не видал мой ясный взор.
Башню белую лишь видел;
В ней на столике треножном
Были яства и питье,
Закусил, запил Урызмаг,
Утомившийся в пути.
Сном отрадным забывался.
Как увидел белый свет
В помещении соседнем,
Я с постели приподнялся
И решился подсмотреть.
Вдруг услышал песню девы,
Говорила так она:
«Спи, Урызмаг, утомленный
Долгой, трудною дорогой...
Спи, Урызмаг добродушный:
То сверкает грудь моя».
Неспроста запела дева,—
Я подумал,— видно, хочет
Здесь со мною поиграть,
И направился девицу
Я к груди своей прижать.
Та меня хватила плеткой,
И мгновенно обратился
Я в животного— осла,
В длинноухого, хромого;
Ровно суток семь из леса
Я таскал ее дрова.
Нарты мощные, лихие!
Обратился снова в нарта,
Видно, волею ее;
Вновь пошел я к ней, и что же?
Обращен был девой в пса!
И подумал я: достоин
Этих шуток нарт лихой,—
Я пошел к девице этой,
Угостившей хлебом-солью,
С мыслью скверною и злой...
Пастухам меня девица
Подарила, и стада
Я стерег их, как услышал
Поздним вечером осенним
Вой волков голодных я:
«Ой, идем к тебе, Урызмаг!
Хлебосолен был ты нартом!
Поддержи ты нас, волков,—
Что жалеть тебе чужое!
Разреши нам хоть десяток
Унести твоих козлов».
Я завыл волкам обратно:
«Нет, оставьте вы меня:
Не люблю шутить доверьем
И дарить добро чужое;
Не возьмете этой ночью
И единого козла».
Вновь завыли волки злые:
«Ой, спускаемся с вершин!
Знай же, нарт, что нас двенадцать
Ты ж, Урызмаг, лишь один».
И пришли на стадо волки;
Я изрезать всех успел,
И, сложив их друг на друга,
Я на зелени присел.
Лишь погасли звезды ночи,
И скрываться начал месяц,—
Я оленя увидал
С серебристой белой шерстью,
И в вершины гор зеленых
Быстроногого загнал.
Обернулся и запел он
Со скалы крутой своей:
«Что ты делаешь, Урызмаг!
Ты кого же, славный, гонишь?
Я Афсати дальнозоркий,-
Покровитель всех зверей».
Я завыл печально богу:
«Гей, Афсати дальнозоркий!
Обрати же ты сегодня
На меня свой ясный взор!
Преврати меня ты в нарта,
В человека Урызмага,
И тебе ведь жертвы в праздник
Приносил я с давних пор».
И ответил светлоокий:
«Эх, Урызмаг! Жаль тебя.
Будь же снова человеком...»
И мгновенно обратился
В Урызмага снова я».
Пел Урызмаг, и внимали
Этой песне лес и горы,
Перестали реки течь.
Отказались от рассказов
И Хамыц и стальноглазый.
И могучий сын Ацая
Так свою закончил речь:
«Эх, Урызмаг многоумный!
Дивно спел ты и сыграл.
Ты не подвиги свои лишь.
Но сказал и недостатки».
И могучий сын Ацая
Урызмагу шкуру дал.